Маленький сид поставил чашку на подносик, сложил руки на коленях и неотрывно смотрел серебристо-зелеными глазами на пляшущую в огне камина саламандру. И молчал. Часы на каминной полке тикали, отмеряя время, и минутная стрелка сдвинулась на пять делений, прежде чем Аодах заговорил:
– Мой отец стал цветами и травами. Моя мать стала росой и туманом. Я отныне – князь Фэур, даже если кроме меня никого не осталось. У меня нет выбора, мне нужна помощь. И я прошу ее у вас, Маринья и Джудо. У вас лично, во всей полноте того, что и кто вы есть. И отдаю себя Фьюиль как залог и плату. И прошу помочь отомстить Бруэх. Кровь за кровь, соразмерно.
Маринья взяла у него чашку и унесла на кухню. Джудо принялся ходить по комнате, заложив руки за спину. Слова были сказаны. Можно отказать… но совесть не позволяла. Очень редко высшие фейри просят так и предлагают такую плату. Очень редко. Клан Фьюиль немногочислен, но силен. Другие высшие фейри опасаются их трогать после того, как был заключен союз с людьми. Если Фьюиль согласятся помочь Аодаху, то возродившийся клан Фэур сделается вассальным кровавым сидам и усилит их положение. К тому же… возможно, когда другие сидские кланы узнают, что случилось с Фэур и по чьей вине, они объединятся, чтобы наказать обнаглевших темных альвов. В любом случае, надо идти в Фейриё – только там можно помочь Аодаху.
Вернулась Маринья, села на пол, на подушки напротив мальчика:
– Ты попросил многого, но и предложил немало. Но ты должен понимать, что мы можем говорить только за себя, даже как Фьюиль. Нужно узнать, что скажут другие.
Он кивнул, зевнул и потянулся совсем как людское дитя. Улегся калачиком на подушках, натянул плед на голову и тут же заснул. Маринья накрыла его еще одним пледом, погасила светошары. Они с Джудо вышли из гостиной, переобулись, накинули плащи и отправились в конюшню, проведать единорожицу.
Та уже очнулась и теперь хрупала зимними яблоками, по одному выбирая их из корзины. Из соседних денников на нее любовно посматривали мерины, и Джудо им даже невольно посочувствовал: беднягам только и оставалось, что смотреть, на большее они были неспособны.
Почуяв паладина и инквизиторку, единорожица подняла голову и посмотрела на них. Выглядела она уже немножко лучше.
– Благодарю вас, внуки кровавых сидов, – сказала она на спеахе. Голос был звучный, глубокий и бархатистый. – Вы спасли меня от мучительной гибели и я обязана вам.
Джудо поднял руку ладонью к ней:
– Погоди пока говорить об обязательствах, Калаэр. Аодах рассказал нам, что с вами случилось, и попросил нашей помощи, обязавшись нам собой.
Горящие голубым пламенем глаза единорожицы широко распахнулись:
– Ах, наивный мальчик… Впрочем, что же ему еще оставалось делать, он потерял всё. Я рада, что ему попались вы – наслышана о вас, внуки кровавых сидов. Другие бы не были столь великодушны…
Маринья зашла в денник и очень осторожно стала ощупывать рубцы на лопатке единорожицы. Джудо принес еще охапку клеверного сена и положил в ясли. Калаэр втянула ноздрями запах клевера и ухватила черными губами клочок, прожевала, потом сказала:
– Я ем и пью в вашем мире. Он входит в мои жилы и привязывает к себе… и дает мне силы противостоять темным альвам в Фейриё. Вы дали вашей еды Аодаху?
Инквизиторка кивнула.
– Это хорошо. Он еще слишком юн, чтобы быть сильным здесь, но справится. Иначе бы не смог уйти от врагов. Я ведь не могла раздвинуть Завесу с этим железом в моем теле… – она выгнулась совсем не по-лошадиному и лизнула длинным черным языком рубец под лопаткой. Глаза ее сверкнули гневом:
– Но клянусь, Бруэх заплатят за это! Адарбакарра не простит им насилия надо мной!
Она топнула копытом, мотнула головой и тонко заржала. Этот звук прокатился по конюшне, вызвав у других лошадей тревогу, они тоже затопали и заржали.
– Завтра мы пойдем в Фейриё, – сказал Джудо. – К нашим предкам. Ты пойдешь с нами или пойдешь к своим?
Единорожица призадумалась, схрупала пару яблок, потом ответила:
– Сначала с вами. Хочу, чтобы князь кровавых первым узнал о наглости Бруэх и об их полукровках с холодным железом. Хорошо… И… – она вдруг явно засмущалась. – М-м, внук кровавой, ты не мог бы выпустить меня в сад? Мне нужно кое-что сделать, и я не хочу это делать здесь, напрасно тревожить этих несчастных калек, – она мотнула головой в сторону меринов.