Тонио создал крошечный поисковый огонек и пустил его туда, желая послушать, что там говорят. Жиенна сделала то же самое, а потом достала из кармана облачения маленький блокнот с карандашиком и принялась быстро чертить план пакгауза, потом на обороте что-то написала, вырвала листок, сложила бумажного голубя и, быстро скастовав на него какое-то заклинание, запустила в окошко.
Внизу между тем происходило нехорошее. Один из моряков, обступивших связанного журналиста, подошел к нему и влепил увесистый пинок:
– Краснорожий ублюдок, гребаная сухопутная крыса, как ты вообще посмел свой обосранный хвост поднять на благородных людей?
Пабло Ньета молчал, сохраняя на лице невозмутимость. Морячок ударил его еще раз. Другой офицер, невысокий светловолосый кьянталусец в эполетах, сказал с ухмылкой:
– Что ты хочешь от этих дикарей? Они по-человечески не понимают. Клянусь целкой Девы, как были голожопыми обезьянами, так и остались, хоть и штаны понадевали.
Его сосед, чернявый плайясолец, поигрывая плетью-треххвосткой, сплюнул:
– Да выпороть говнюка – тогда поймет. Их всех пороть надо, и почаще, чтобы место свое знали, выродки.
И он размахнулся плетью, ударил по голой спине мартиниканца с оттяжкой. На красно-коричневой коже тут же вспухли багровые полосы от смоленых концов плети, но Ньета молчал и даже выражение лица не изменилось. Плайясолец выругался заковыристо и ударил еще раз – с тем же результатом. Спокойствие мартиниканца его совсем взбесило, и он принялся хлестать наотмашь, а его приятели только посмеивались. Еще один плайясолец, высокий стройный красавец с аксельбантами, достал из кармана мундира флягу и хлебнул из нее со словами:
– Люблю хороший ром под хорошую порку. Джильермо, врежь ему еще. Пусть заорет.
При этих его словах на верхней площадке Жиенна обеспокоенно выругалась шепотом, а Тонио вздохнул:
– Он не заорет. Вилькасуаманец из воинского рода скорее сдохнет, чем покажет слабость своему врагу…
– Что ж парни так тянут? Эти ублюдки его же запорют до смерти! – Жиенна нервно сжала пальцы. – Может, кастануть что-нибудь?
– Подождем, надо одновременно действовать, – придержал ее за плечо Тонио. – Они скоро явятся.
Внизу продолжалось жестокое веселье. Чернявый Джильермо вошел в раж, пытаясь добиться от Ньеты хоть какого-то звука, и с шестого удара рассек кожу. Полетели брызги крови, но и теперь журналист молчал, только дышал тяжело. Любитель рома и порки недовольно сказал:
– Ты смотри, гордец какой. Красномордый, думаешь, ты охренеть какой крутой герой? И не таких обламывали.
– Это точно. Даже этого говнюка Оливио озалупили, – усмехнулся широкоплечий детина с очень темными глазами, свидетельствующими о небольшой примеси альвской крови. – Может, и этого так же, а? Отымеем как следует. Слыхал я, что у краснорожих жопы хоть и тугие, да на разрыв прочные, вот и проверим.
Все заржали, морячки, дежурившие у дверей, оставили пост и подошли ближе, а любитель рома сказал:
– Мне нравится эта идея. Отымеем засранца, отымеем так, чтоб у него изо всех дыр выливалось. Вот только сейчас или подождем, когда сучий сын Альбино явится, тогда и отдерем разом обоих?
Тут наконец Пабло Ньета подал голос. И голос этот был едким, как щелочь:
– Правду, значит, говорят, что плети, ром и мужеложство – славные традиции выпускников Ийхос дель Маре.
От этих слов Джильермо схватился за плеть и хлестанул его со всей дури, так, что брызги крови полетели во все стороны, заляпав и мундир самого Джильермо.
Наверху Тонио потянул ману, Жиенна начала активировать какой-то каст… А внизу грохнуло, двери в пакгауз сорвались с петель и влетели внутрь. А в проем шагнул Оливио, отряхнул мундир, поправил берет и огляделся. И сказал на понятном морячкам языке:
– Знакомые всё лица. Вся гребанная камарилья, кроме Стансо, который сейчас жопой тюремную скамью полирует. Ну, сеньоры офицеры, как вы и хотели, Оливио Вальяверде и Альбино здесь. Теперь отпустите сеньора Ньету.
– Хера с два, – Джильермо еще раз врезал плетью по спине мартиниканца.
Оливио сделал шаг вперёд:
– Последний раз говорю: отпустите сеньора Ньету, мрази.