— Ладно, — милостиво проговорила проводница. — Сделаю. Идите за мной.
Семья покорно двинулась за нею по коридору. Возле одной двери в купе проводница остановилась, неторопливо достала ключ и еще раз обвела всех троих величественным и в то же время великодушным взглядом.
— Спасибо вам, — торопливо проговорила Люся.
Проводница повернула ключ и отодвинула дверь в купе.
— Вот, занимайте.
Купе было совершенно пустое.
— Эту и эту.
Проводница показала на нижнюю полку и верхнюю — над ней. Люся хотела спросить, нельзя ли занять обе нижних, но не посмела.
— Постели принести? — спросила проводница.
— Да, пожалуйста, — сказала Люся.
Костя поставил чемодан и ящик с яблоками в нижний багажник.
— Что ты делаешь! — возмутилась Люся. — Яблоки испортятся. Поставь их наверх.
Костя молча достал ящик и взгромоздил его в верхний багажник, после чего сел на лавку и стал демонстративно смотреть в окно. Его отрешенный взгляд должен был объяснить Люсе, что теперь-то уж между ними все кончено, он выполнил свой долг отца и мужа.
— Папа, смотри, какие горы, — радостно говорил Николка.
Папа молчал.
— Посади ребенка на колени, — сказала Люся.
Костя не пошевельнулся.
Проводница принесла белье, бросила его на полку, взяла два рубля и ушла. Люся с нарочитым кряхтеньем достала с третьей полки матрацы, расстелила их, заправила постели. Костя по-прежнему изображал каменную статую.
Покончив с постелями, Люся расстелила на столике газету и стала выкладывать продукты. Достала курицу, сазана, нарезала хлеба. Поставила Костину бутылку «Трифешти».
— Открой вино!
Костя, не меняя позы, покосился на бутылку. Чуть-чуть шевельнул рукой. В конце концов не мог же он ехать до Москвы голодным. Придя к этому выводу, он достал перочинный нож и откупорил бутылку.
Люся разлила вино в пластмассовые стаканчики.
— И мне, — сказал Николка.
Люся налила ему тоже.
Костя сидел, глядя вниз.
— Ну, — сказала Люся, подняв свой стаканчик, — за счастливое возвращение.
Невежливо было бы не чокнуться с нею. Пусть она даже теперь не жена, а просто попутчица, мужчина должен быть деликатным. И Костя поднял свой стаканчик. И не только стаканчик, но и ресницы, и неласково, но все-таки без прежней ненависти посмотрел на жену…, на бывшую жену.
— За счастливое возвращение, — повторила Люся и стукнула свой желтый стаканчик о Костин. Звона не получилось, потому что стаканчики были пластмассовые.
— Неправильный звук, — сказал Николка.
Люся взглянула на сына и улыбнулась. Костя попытался остаться мрачным: не мог он после всего, что было, улыбаться. Но губы как-то самовольно, независимо от его желания, вдруг дрогнули и разошлись совершенно так же, как бывает, когда человек на самом деле улыбается. И чтобы скрыть свою слабость, Костя быстро поднес ко рту стаканчик и выпил дорогое вино одним глотком, без всякого смакования, словно водку.
Люся отломила от курицы ножку и протянула ее Николке. Вторую она подложила Косте, а себе взяла крылышко. Она всегда уверяла, что не любит ножку, но Костя не верил ей: когда не было Николки и когда он был совсем маленьким и не ел курицу, она любила ножку. И теперь Костя отодвинул куриную ножку к Люсе и сказал:
— Ешь сама.
— Ну что ты, я ведь люблю крылышко, — проговорила Люся спокойным, чистым и милым голосом, какой у нее был до курорта.
— А моря уже не видно, — с сожалением заметил Николка.
Люся обглодала крылышко, оторвала кусок газеты, вытерла руки и сказала:
— Знаешь, Костя, я думаю, на будущий год мы опять сюда приедем отдыхать. Все-таки очаровательный уголок — эта Джубга…