Костя не спал. Люся по дыханию чувствовала, что он не спит, но лежал тихо: прикидывался спящим. Просто, наверно, не хотел с ней разговаривать. Ведь это из-за нее они приехали в Джубгу. Собственно, даже не из-за нее, а из-за Кропачевых. Нужно же было обезьянничать! Кропачевы — к морю, и мы непременно к морю.
Собачий вой, наконец-то, смолк, но Люся больше не могла заснуть до рассвета. Утро началось тем же, чем кончился вчерашний день: Машенькиным пронзительным ревом. Костя, однако, уже несколько приспособился к новой обстановке и продолжал спать. Он даже не почувствовал, как Люся перелезла через него и встала.
Люся вышла во двор, где хозяйка умывала орущую Машеньку, и вежливо поздоровалась.
— Как спали? — спросила хозяйка.
— Спасибо, ничего, — сказала Люся. — Только вот собаки выли.
— Это не собаки, — объяснила Ксеня, — это шакалы воют в горах.
— Настоящие шакалы? — изумилась Люся. — Дикие?
— Дикие, — подтвердила Ксеня. — В поселок боятся заходить, а в горах им не попадайся.
Люся была поражена и тотчас побежала будить Костю.
— Ты понимаешь, — восторженно тормошила она мужа, — это были не собаки, а шакалы. Кропачевы с ума сойдут от зависти, когда я им напишу, что мы слышали настоящих шакалов.
— Да? — сказал Костя вяло. — С ума сойдут…
Он уронил голову на подушку… то бишь на свернутое одеяло, заменявшее подушку, и снова заснул.
6
Жизнь понемногу вошла в нормальную курортную колею.
Вставали очень рано, так как Машенька отнюдь не была засоней, и сразу шли на море. Там Костя занимал очередь в кафе, расположенном на берегу, а Люся с Николкой купались. Потом Люся сменяла мужа, и Николка купался с отцом. За это время очередь успевала подвинуться, и Холодовы на зависть тем, у кого в доме не было живого будильника, усаживались завтракать.
Они могли есть вполне спокойно, не торопясь, поскольку одна половина их старого байкового одеяла, прижатая по углам камешками, лежала на солнце, а другая — под тентом, и таким образом место было занято здесь и там. После завтрака Люся с Николкой ложились подремать на солнышке, а Костя уходил в тень, так как сильно обгорел, и теперь у него с плеч и со спины слезала кожа.
Удивительное ощущение испытываешь, лежа в жаркий день на берегу моря. Солнце гладит тебя своими горячими лучами, блаженная слабость разливается по телу, не хочется двигать ни рукой, ни ногой, только бы вот так лежать и лежать, всю жизнь лежать на песке и слушать плеск моря.
— Вы знаете, не следует так долго находиться на солнце. Это влияет на нервную систему и на сердце. Врачи говорят…
— Ах, врачи! Что они понимают, врачи? У меня есть одна знакомая… Врач, а сама все время болеет…
Люсе кажется, что голоса доносятся откуда-то издалека. Ей очень хочется спать, ничего она сейчас больше не хочет, лишь бы закрыть глаза и безвольно погрузиться в темную пучину забытья.
Она бы заснула, если бы не Николка. Сын не дает ей ни минуты покоя.
— Мам, посмотри, какую я раковину нашел.
— Да… красивая… Покажи папе.
— Сейчас.
На целую минуту Николка исчезает. Море убаюкивает Люсю своим плеском, солнце греет ей плечи, спину, ноги, ветер гладит ей кожу нежной ладонью. И никто не мешает наслаждаться этими великолепными южными удовольствиями.
— Мам…
Опять:
— Мам!
— Ну, что?
— Я хочу построить башню.
— Ну, строй.
— А из чего строить? Из песка?
— Из песка.
— Или из камней? Из камней крепче, да?
— Ах, да строй, из чего хочешь, что ты ко мне пристал, несносный ты ребенок! Вон другие дети лежат смирно, загорают…
— Где лежат?
Люся окидывает быстрым взглядом берег. Лежат взрослые, а дети — нет. Люсе становится немного легче оттого, что не одна она, видимо, страдает от неугомонного маленького человека.
— Ладно, строй башню, — более миролюбиво соглашается Люся. — Из камней строй.
Она перевертывается на спину, надвигает на глаза соломенную шляпу и снова отдается во власть солнца.
Теперь ей никто не мешает. Николка, видимо, обиделся и где-то неслышно развлекает сам себя: то ли строит башню, то ли ушел к отцу под тент. Не надо было на него орать. Впрочем, он не умеет долго сердиться, сейчас подойдет опять с каким-нибудь вопросом.
Нет, не подходит. Упрямый мальчишка. Ничего я ему такого обидного не сказала.
— Николка!
Так не хочется открывать глаза… Вот кого надо было отвезти к тете в Сосновые Выселки — Николку, а самим спокойно отдохнуть.