Отец Александр был полностью согласен со взглядами вологодского архиерея и потому всё своё пастырское служение, всё своё время и силы отдавал работе, которая, пусть понемногу, пусть хотя бы в рамках его прихода, но, все‑таки, меняла существующее положение вещей.
Батюшка действовал так же, как Церковь действовала всегда (прежде всего, в первые века христианства), вписывая новое содержание в привычные формы. Тем самым он демонстрировал здравый, сбалансированный церковный подход, учитывающий современные ему социальные условия. Кроме того, он на самом деле ощущал себя внутри православной традиции и видел в ней элементы непреходящей важности не только для прежнего, монастырского, но и для современного христианства, открытого миру.
Священное вино нуждается в сосуде. Также и Церковь без определённого количества статических элементов (эстетики богослужения, культовых форм) не может распространять динамическую силу Слова Божия, не может выражать вовне свой внутренний дар. В своей книге «На пороге Нового Завета» отец Александр писал: «Ритуал — это живая плоть таинства, русло духовной жизни, ритм, объединяющий людей и освящающий повседневность. Он соответствует самой природе человека» [51].
Батюшка был хорошо знаком с книгой Бергсона «Два источника морали и религии», и хотя его мысли не во всём совпадают с мыслями французского философа, но с тем, что «не бывает религии без ритуалов и церемоний», он был несомненно согласен. Важно, чтобы внешнее, принадлежащее культуре, было подчинено главному — сердечному благодарению как центру христианского богослужения. Важно также, чтобы культурным формам не приписывалась какая‑то своя особая, стоящая вне Личности Христа, ценность. Однажды отец Александр сказал: «…если старинные культовые элементы удовлетворяют нашим эстетическим склонностям, то в этом ничего страшного нет. Но если они (культовые элементы) воспринимаются как нечто важное, серьёзное, то это уже прямо противоположно сути христианской веры».
Отношение отца Александра к храмовому богослужению было близко к позиции пророков, о которой он писал в книге «Вестники Царства Божия»: «Не следует думать, будто храм был для них чем‑то ненужным, бессмысленным, полуязыческим; напротив, они искренне почитали святыню… Протестовали они лишь против превращения культа в самоцель, в нечто самодовлеющее, не зависящее от глубины веры и нравственного состояния людей».
И сам батюшка, как свидетельствовал архиепископ Михаил, «в своей пастырской деятельности фактически не отрывался от установившейся богослужебной практики и ни в чём не шёл вразрез с привычками и нравами любого православного богомольца» [52].
Но в то же время он прекрасно понимал, что эстетические элементы могут вытеснять сущностное понимание веры, стоит только человеку в них полностью погрузиться. Хотя «статика, формы в минимальных количествах необходимы, как скелет необходим живому организму из плоти и крови, но это пока… Функция скелета временная, а функция духовных характеристик человека — разума, совести, любви — вечна и непреходяща, несмотря на постоянную тенденцию к изменению, к возрождению». Отец Александр считал необходимым приспосабливать к пониманию современников элементы культа, родившиеся, по сути, в другой цивилизации. Изначально они несомненно были наделены глубоким смыслом, но с изменением условий жизни стали терять своё первоначальное значение, превращаться в эстетическое оформление или мёртвые обряды.
Что же касается реформ, отец Александр считал, что дело это требует тщательного рассмотрения, огромной работы, долгого времени. «Предстоит упорная работа, глубокое изучение и неустанное вхождение во внутреннюю жизнь всего христианского наследия в целом… Сокровищница христианской мысли неисчерпаема. Только перечень имён может занять несколько страниц» [53].
Сегодня остаётся вникать в то, что есть, вживаться в существующее богослужение. Батюшка считал, что судить о том, что в традиции вечно, а что должно со временем отпасть, может только тот, кто этой традиционной формой по–настоящему проникся. И нельзя отдавать власть принимать скороспелые решения о реформах неофитам.
Тем же, кого раздражает невнятица переводов на русский язык, он рекомендовал заняться сначала «кабинетной» реформой церковнославянского языка, приближая его к русскому. «Переводы, развитие вкуса к иконе и пению, поиски новых богословских форм изложения веры, — говорил он, — вот задачи, которые стоят перед нами. Их хватит на несколько поколений. Легче критиковать, чем делать».