Несомненно, существуют духовные различия между православным Востоком и Западным католическим миром. Отец Сергий Булгаков писал, что «католический мир воспринял с наибольшей силой человеческого Христа, притом страждущего, распинаемого. Сораспинаться с Ним, сопереживая Его крестную муку — едва ли не самое существенное в мистике Католичества, а в Православии главным является именно духоносность и стяжание духа… пророческое служение Христа».
И тем, и другим путём люди могут стать сопричастны Христу, сделать так, чтобы в них изобразился Господь (Гал. 4.19).
Отец Александр уникальным образом сочетал в себе мистические откровения Востока и Запада, и Церковь для него была действительно едина. Это его тайна — универсальное, целостное восприятие христианства. Христос изобразился в нём нерасколото, нераздельно, так, как Он был явлен только еврейским апостолам.
И в то же время, отец Александр всегда подчёркивал свою принадлежность к Православной традиции. Батюшка ценил и продолжал самое лучшее в ней, ему было близко выражение Восточной Церковью Пасхальной тайны. Его служение укрепляло позиции Православия, доказывало, что среди православных всегда были, есть и в будущем будут люди, способные обогатить мир своими духовными дарами. Это и русские религиозные философы, и такие святые и учителя, как мать Мария (Скобцова), отец Александр Ельчанинов, отец Сергий Булгаков, отец Александр Мень.
В 1989 году отцу Александру удалось съездить в Италию, и на него глубокое впечатление произвёл тот интерес к восточной традиции, который он встретил на Западе. Вернувшись, он рассказывал, что, посещая католические храмы, в каждом видел образы известных православных икон: Владимирской Богоматери, «Троицы» Рублева, православных святых. А в библиотеке Милана нашёл новые переводы на итальянский язык всего православного «Добротолюбия», огромное количество книг православных Отцов и русских подвижников. Разъединившись, Запад и Восток терпели жестокие потери, но теперь католики включили богатство Православия в свой духовный опыт, и им от этого стало не хуже, а лучше.
Любовь к обеим ветвям некогда единой Церкви заставляла батюшку переживать раскол между ними как трещину, проходившую через его сердце. Ему естественно было присуще миротворчество и чувство всеединства. Свое кредо он сформулировал так: «Христианство неисчерпаемо, уже в апостольское время мы находим целую гамму типов христианства, дополняющих друг друга. Если выразиться кратко, для меня вера, которую я исповедую, есть христианство как динамическая сила, объемлющая все стороны жизни, открытая ко всему, что создал Бог в природе и человеке. Я воспринимаю его не столько как религию, которая существовала в течение 20 минувших столетий, но как путь к грядущему».
В правильном понимании экуменизма заложена и успешность миссионерского служения Церкви. О том, как передавалась вера, батюшка говорил в проповеди на праздник торжества Православия: «Андрей сказал Петру, Филипп сказал Нафанаилу, и так они передавали эту радостную весть друг другу. И Церковь стоит именно там, где весть о Боге–Спасителе передаётся от сердца к сердцу, от человека к человеку, от народа к народу, от страны к стране, от одного времени к другому времени».
Церковь не имеет права быть тольконациональной, потому что тогда она не исполняет воли Христовой — идти и проповедовать Евангелие всему миру. Можно даже сказать, что национальная церковь — это языческая церковь. По своему первоначальному замыслу Христианская Церковь универсальна.
Но единая Церковь может существовать только в единстве Евхаристии. Когда в конце 70–х годов было нарушено евхаристическое общение со стороны Восточной Церкви, батюшка с послушанием принял это решение православного епископата. Однако он с большим сожалением и горечью говорил, что этот шаг означает новый поворот к церковному изоляционизму и разобщению христиан.
Отсутствие евхаристического общения, онтологический церковный раскол греховен по самой сути. В. Соловьев писал, что изоляционизм связан с эгоизмом, с падшим состоянием существ [138]. Вот что означает отказ от евхаристического общения. И тут не могут быть оправданием никакие политические причины и богословские расхождения.
Сегодня к проблеме общения (или необщения) Православной и Католической конфессий существует несколько подходов.
Есть подход, который просто не признает задругой Церковью права на существование. Его обсуждать бессмысленно.
Есть подход, который считает, что Православие и Католичество — это две различные Церкви, обе великие, но все‑таки разные. И поэтому, чтобы найти точки соприкосновения, надо сначала изучить разногласия между ними. Это мнение предполагает, что путём научных изысканий и богословских споров противоречия в конце концов можно будет преодолеть. И множество людей всерьёз изучают эти вопросы.
Но точка зрения отца Александра отличалась от данной позиции кардинально. Он считал, что есть «глубинная (мистическая) связь между Русской Православной Церковью и Западной Церковью, связь, которая идёт от самого начала. Ибо князь Владимир, когда задумал крестить Русь, взял из города Херсонеса частицу мощей мученика Климента Папы Римского, который был сослан туда и там погиб…»
Таким образом, если бы христиане обеих конфессий чувствовали в себе живое Богоприсутствие, как это было свойственно раннехристианским святым и мученикам, разделение Церкви было бы просто немыслимым. Существующие различия в обрядах и мнениях не имели бы такого значения. Все признавали бы их вторичность по сравнению с первичностью онтологического единства.
«В теле должно быть единое кровообращение, — писал отец Александр, — иначе его ждёт духовная гангрена». Поэтому миру необходимо «интегральное христианство, включающее всю гамму путей и переживаний» [139].
«Замысел Христа,— говорил батюшка, — ственность. Принцип многоединства это универсальный принцип для всей природы, для всей Вселенной. Вы посмотрите: что бы вам ни попадалось, будь то молекула, атом, клетка, популяция животных, группа, организм — это всегда многоединство. Это вводит нас в тайну Божества, которая тоже, по свидетельству Христа, есть некое многоединство. В этом тайна Троицы. Христос создал многоединство, которое Он назвал Церковью, и продолжает создавать его.
Упорный и мелочный догматизм есть зло для Церкви. «Если кто‑то начинает говорить, что учение Церкви диктует что‑то конкретное, — замечал батюшка, — не верьте. Он это говорит не от имени Церкви, а от себя. Эти категоричные заявления можно делать или от невежества, или от собственной узости, потому что Церковь как Целое давала какие‑то определения по важным вопросам весьма осторожно, и обязательных определений очень мало».
9
Экуменизм вовсе не подразумевает эклектики. «За неё, — считал отец Александр, — ратуют лишь люди, рассчитывающие превратить все религии в некую аморфную массу. Этого хотел JI. Толстой, теософы. Терпимость, диалог и взаимопонимание не имеют с эклектикой ничего общего» [140].
Отец Александр неоднократно высказывался по поводу того, насколько чуждо христианству всякое религиозное эсперанто. В книге «На пороге Нового Завета» он пишет: «Духовный рост человечества не есть простое расширение какой‑то аморфной массы идей или соединение их без разбора в одно целое, но предполагает сомнение и выбор; в науке невозможно говорить только “да”, где‑то необходимо говорить “нет”. <…> Вера не может обойтись без отрицания и отказа» [141]. «…Существует рубеж, за которым терпимость и умение видеть ценность в разных религиях должны смениться ограждением высших понятий от несовершенных и суеверных…» [142].