Цельностьинезаменимостьо. Александра. «Чрезмерная» открытость его — пример и живительный источник. Из его письма в Иерусалим: «История Церкви только начинается». Может быть, в этом ключ к жизненности о. Александра.
Владимир Файнберг. О. Александр был сделан из того же материала, что библейские пророки и евангельские апостолы. Глаза веселые, а на самом деле — грустные. Самый свободный и самый бесстрашный человек. Общался с разными людьми, непостижимым образом оставаясь самим собой. Подтягивал всех на свой уровень.
Не ограничивался культуртрегерством. Он видел жизнь глазами Христа. Если не переймем это зрение, не станем настоящими христианами — грош нам цена.
О. Александр: «В сущности, исполнить заповеди Христа очень трудно, но и очень легко. Жаль, что этого не понимают»; «Ну почему не смотрят на Того, Кто смотрит на нас отовсюду?»
Леонид Василенко. О. Александр наводил мосты над пропастями. Себя он мог бы назвать христианским персоналистом. Утверждал личностное достоинство человека, искупленного самим Христом. Видел жизненную, церковную, общинную задачу в том, чтобы вырастить новую генерацию активных деятелей, которые должны выращивать культуру. Хотел, чтобы мы могли стать центром социального обновления там, где мы трудимся. В этом он ученик Владимира Соловьева и других русских религиозных мыслителей, но он не повторял их, а шел гораздо дальше. Оставил нам оригинальное понимание судеб культуры и Церкви.
О. Александр: «Традиции, которые существуют сотни лет, иссякают, истощается их жизненный заряд. Нужны новые традиции». Путь — христианский персонализм. Понимал, что какая‑то фаза христианства закончилась. Ни одна культура еще не воплотила христианство. Он был провозвестником великой христианской культуры будущего.
О. Александр, как и Христос, искал почву будущей христианской культуры везде, искал то, из чего вырастет новая культура, которая внесет обновление и на Востоке и на Западе. Но обновления церковной культуры не произошло. В Церкви — авторитарная, патерналистская культура, зато светская перешла какой‑то предел — это культура тех, кто брал на себя ответственность, инициативу. «Церковь не повзрослела и не может учить взрослой культуре». О. Александр считал, что обновление христианской культуры обновит и христианскую Церковь, через обновление внутрицерковной культуры произойдет и обновление Церквей. «Но в нашей церковной среде не поиск культуры будущего, а сыск церковного криминала».
Традиция — нечто второстепенное. О. Александр не видел особой разницы между католичеством и православием, так как видел Церковь будущего, в которой все эти различия исчезнут. Возможно, думал, что Церковь будущего создастся не принудительно, а свободно, через доверие личностно зрелых людей. Это прорезывалось в лекциях отца последних нескольких лет. Это мнение разделяли и некоторые западные богословы, напр., о. Жак Лёв. Становление Христовой Церкви будущего, может быть, уже началось.
Общее впечатление от Чтений: вокруг о. Александра было невероятное количество ярких и талантливых людей, и то, что многие из них сказали, — бесценное свидетельство о нем.
02.11.91
Знакомство с отцом — ничем не заслуженный дар. В нем была та полнота христианской жизни, при которой любовь и вера переливаются через край.
В одной из проповедей он говорил: «Познай Господа, и ты не будешь колебаться и сомневаться, ты не будешь унывать, страшиться — ты будешь побеждать в себе и грех, и страх, и трепет, и косность, и всё наше земное человеческое несовершенство». Это пережито на собственном опыте. Он — познал и потому имел право и власть так говорить.
«Познаешь Господа и найдешь Истинного Проводника, Который будет тебя вести по жизни. Указатель пути, знамение надежды — Крест, который нам светит впереди». Вот Кто его вел, вот Кто был с ним на его кресте…
Он породнился с нами — а это знак его величайшего доверия и любви к нам.
03/04.11.91
Его проповеди, да и не только проповеди, поражают своей безупречной логикой, которая непонятным образом сочетается с художественным стилем изложения.
04.11.91
Временами я отчетливо ощущал его одиночество. Он был на такой высоте, на которую никто из нас подняться не мог. Вместе с тем и одиночество его было все‑таки относительным: он был всегда со Христом.