Одна из самых больших опасностей, по мнению отца Александра, — превращение христианства (конкретно — православия) в государственную религию. По его глубокому убеждению, Церковь должна быть отделена от государства, потому что Царство Божие и царство Кесаря должны быть разделены. Он писал: «Страшный опыт диктатур XX века может послужить уроком и для нас, верующих. Он дает нам возможность увидеть «со стороны» облик духовной тирании, патернализма, игры на инфантильных чувствах и массовых неврозах. Этот опыт должен привести к отказу от самой идеи государственной религии, которая имела столько аналогий со сталинизмом, идет ли речь о Женеве при Кальвине или о Тегеране при Хомейни».
Идея секулярного государства, равно защищающего права всех конфессий и религиозных групп, противостоит расколу общества по религиозному принципу, а такой раскол способен довести социальную нестабильность до критической точки. Отсюда и вывод отца Александра: «От секуляризации государства выигрывает весь наш народ в целом. Оберегая святая святых человека, его убеждения, его свободу совести, правительство содействует единству граждан, построенному на веротерпимости».
Между тем, «невротическая атмосфера века», о которой говорил Александр Мень, приводит к тому, что вера приобретает болезненный, экзальтированный характер. Это требует от Церкви ответственного подхода к религиозным традициям, активного религиозно–нравственного просвещения. Гражданская позиция отца Александра как раз и выражалась прежде всего в таком просвещении, которое в последние годы его жизни носило характер широкой общественной проповеди. Эта проповедь призвана была консолидировать общество на прочной духовной основе. В наше время, время социальных бурь, потребность в этом стала острой необходимостью, потому что в такие периоды, подчеркивал Александр Мень, «как на войне, люди быстро делятся на две категории: наши — не наши, верующие — неверующие и так далее. Это упрощенная система». Упрощенная и очень опасная.
Под конец жизни отца Александра чрезвычайно тревожило нарастание деструктивных явлений — взрыв ксенофобии, шовинизма, национальной ненависти. Он говорил, что «это первобытные стихии, очень вредные для человека, очень низменные, они противоречат и патриотизму».
В своем последнем интервью (5,7 сентября 1990 г.) с необычайной для него резкостью и суровостью он говорил о наиболее тревожном явлении — рождении русского фашизма, который поддерживают очень многие деятели Церкви. Он сказал буквально следующее: «Произошло соединение русского фашизма с русским клерикализмом и ностальгией церковной (выделено мной. — В. И.)».
Здесь разгадка тайны убийства отца Александра. Когда он вышел на широкую общественную проповедь, когда была достигнута договоренность, что он станет первым российским телепроповедником, те же черные силы, которые готовы были залить кровью всю нашу страну, приняли роковое решение.
К тому времени Александр Мень, апостол земли Российской, становится общенациональным духовным лидером. Его постоянные проповеди по телевидению могли изменить и безусловно изменили бы социальную ситуацию в нашей стране. Между тем все предпосылки военнофашистского переворота уже созрели. Отец Александр стал непреодолимым препятствием на пути сплотившихся темных сил. Чтобы устранить это препятствие, они готовы были на всё.
Смерть отца Александра стала духовной катастрофой, но она не оборвала его служения. Замысел его врагов — а это враги Христа — провалился: миссия Александра Меня — духовное возрождение, духовное воскрешение России — продолжается.
14 мая 1993 г.[30]
Отец Александр Мень — это прежде всего явление духа. Дух дышит, где хочет. Когда мы берем в руки книги отца Александра, мы видим, что дух, который здесь дышит, выражает себя в гармонии, в красоте. Николай Заболоцкий некогда вопрошал:
Если говорить о книгах отца Александра, то это, конечно, огонь, но не мерцающий, а пылающий в сосуде. Его книги, его мысль, его культура — это стихия огня. Но эта стихия укрощена, гармонизирована.
Что еще отличает книги отца Александра? Простота. Но это простота обманчивая, это простота после сложности, вбирающая в себя сложность, бездонная простота. Кстати, слова Христа, записанные евангелистами, они ведь очень просты — по видимости. Но для постижения этих простых слов требуются огромные духовные усилия. Кто может сказать, что он это полностью усвоил — не только принял умозрительно, но пережил внутренне, возвысился до сути этих слов? Таких людей единицы, и они сами о себе не посмели бы этого сказать.