Его жизнь — лучшее доказательство того, что дело Христа живет и что оно победит.
10.09.90
Духовная катастрофа. Кошмар, который невозможно стряхнуть.
Новая Деревня. Разговоры в церковной ограде перед службой.
— За 70 лет натренировались — и убивать, и грабить, и воровать. И сейчас это делаем.
— Может быть, вам покажется это диким, но почему бы нам не помолиться о его воскресении? Христос воскрес, и он может воскреснуть.
— Это какую же веру надо иметь! Каких людей он воспитал!
— Мудрость божественная.
— Почему мы его не охраняли?.. Нас научили бояться!
— Смерть апостольская.
11.09.90
Новая Деревня. Похороны.
Сегодня у его гроба я молился: «Встань! Ну встань!..»
Нет, не встал.
Нет, встал. Но по–другому. По–другому…
Говорят, на похоронах среди нас стоял убийца.
Убийца?.. Он не мог быть один.
Этот монах с мутными глазами — он что‑то знает. Боюсь, он многое знает.
Стоя на паперти, он прокричал: «Отца Александра убили свои!» (евреи). Нет, братец, совсем не «свои», и тебе ли об этом не знать?
12.09.90
Сегодня день ангела отца Александра. Для нас это всегда был день радости, праздник, когда мы все собирались в церкви, поздравляли отца, а вечером приходили к нему домой, где праздник разгорался с новой силой. Сегодня мы вспоминаем об этом с горькой болью, потому что сегодня мы едем на его могилу. Только вчера, в день Усекновения главы Иоанна Предтечи, мы хоронили его — могила свежа и покрыта цветами.
Я и при жизни считал отца Александра святым, а сейчас это явлено всем, кто зряч, если вообще требуется еще какое-то подтверждение.
После Серафима Саровского наша земля, быть может, не рождала человека подобной святости, а кто из них больше — пускай судит Господь.
13.09.90
Его суждения поражали оригинальностью, свежестью, глубиной. Так никто не говорил.
Через какие‑то промежутки времени ему приходилось говорить об одном и том же (наши грехи, праздники, притчи), и никогда он не повторялся. Говоря об одном и том же, он не облекал ту же самую мысль в другие слова, но находил новый поворот темы.
Даже слова, брошенные им вскользь, имели глубокий смысл.
Сегодня Христа распяли бы так же, как две тысячи лет назад.
«Друзья мои! Вы же мне родные!» — и это было так. Никакого зазора между словом и делом.
Мне никогда не приходило в голову звать его по имени-отчеству. Только — отец.
Теперь особенно понятно, почему никому не удался художественный портрет Христа. Здесь — тайна.
Неприхотливость в еде, в одежде. Аккуратно заштопанная ряса.
Помню его слова: «Вы думаете, что святые это были какие‑то особенные люди, какие‑то супермены? Нет, это были такие же люди, как мы с вами, с теми же грехами, теми же страхами. Но они умели побороть их, они открыли свое сердце Богу и служили Ему. Святой — это служащий Богу».
Всё сказанное им всплывает как Атлантида.
13/14.09.90
Он родил нас во Христе — мы стали другими людьми.
Когда он говорил о Серафиме Саровском, всегда подчеркивал, что тот был гоним. Он и сам был гоним. Это участь всех, кто следует за Христом.
Сейчас, когда Церковь легализована и даже находится под протекцией государства, опасностей и искушений в ней больше, гораздо больше. Он был прав. Он предупреждал об этом.
«Благословенно царство!» — голос его звенел и переливался торжеством.
Его шутки — не ради шуток. Они снимали напряженность, разрешали ситуацию.
Сколько людей после минутного разговора отходили от него со счастливой улыбкой.
Мгновенное переключение с одной темы на другую: философия, искусство, религия, политика, быт, природа — всё что угодно. Немедленная реакция на любое слово, любой поворот разговора. Краткие, сжатые суждения. Экспромты выглядят так, как будто они давно продуманы. Неожиданные сравнения. Поэтичность, лиризм.
Всесторонние способности — и все развиты в высшей степени (притча о талантах). Универсальность. Интегральная личность.
Доброта. И в то же время — глубокое и точное знание человеческой души, трезвость. Его обличения во время общей исповеди (он говорил «мы», хотя к нему это не относилось): «Наши души подобны пылесосам, мы всасываем всякий мусор, без конца перемываем косточки людям, наслаждаемся осуждением ближних. Возносим себя. Мы не следуем завету Христа: «Да будет воля Твоя». Наш закон: «Да будет воля моя»».