Держались все просто, меня встретили, словно я бывала у Вали каждый день. Вначале разговор шел о каких-то общих вопросах, потом перешел на поэзию; читали Блока, Гумилева, Волошина и мало тогда известного Есенина, долго спорили о повести известного писателя, какого – теперь забыла. Попросили и меня прочесть стихи, и я, желая блеснуть, прочла «Незнакомку», «Скифы» Блока и что-то из И. Северянина и В. Брюсова.
Незаметно разговор перешел на Мережковского, Андрея Белого. Один из присутствующих рассказал о драме Мережковского, опубликованной в Париже и о том, что в ней отражено новое понятие о мистических силах, героике духа и о какой-то революции души человеческой, которая еще грядет. Упоминали об антропософах, Елене Блаватской, спиритизме; было что-то, обволакивающее сумраком непознаваемого, неизвестного и зовущего к исканию Тайны.
Многое из услышанного было мне непонятно и неизвестно. Незаметно перешли на тему «Русская Православная Церковь». Юноша, рассказывавший об антропософах и Мережковском безнадежно махнул рукой и сказал: «Это прошлое человеческого духа», и вдруг горячо и страстно заговорил высокий черный студент с добрым открытым взглядом, ранее молчавший, а потом стала говорить Валентина.
Говорили они просто, без пафоса, наигранности и желания показать себя умными перед другими. О чем говорили? О смысле христианства, учении Православной Церкви, всепрощающей любви к ближнему; совершенствовании души человеческой, познании истины через христианство. Приводили примеры из жизни и истории Православной Церкви. Поразил меня рассказ об Оптиной пустыни, основанной учениками Паисия Величковского, о старцах Льве, Амвросии и что с какого-то старца Достоевский списал своего старца в «Братьях Карамазовых».
Иноческий подвиг старцев, неутолимая жажда оказать помощь ближнему, служение народу, путь, которым они вели верующих, был для меня удивительным и услышанным впервые, но самым поразительным было то, что старцы руководили приходящими от имени Бога – так тогда я поняла путь старчества.
Удивил меня рассказ о Великом Инквизиторе, искренне верующем и в то же время уничтожавшем людей во имя Милосердного Бога. Конечно, прочтя «Братьев Карамазовых», я знала о Великом Инквизиторе, но сравнение с верой оптинских старцев раскрывало истинность пути, в основе которого лежало Евангельское изречение: «Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга» (Ин. 15, 12), и ложность пути Инквизитора, хотящего использовать веру как принудительный гнет над человеком, его совестью, и фарисейское восприятие веры ради веры, а не ради любви к Богу и людям – так поняла я тогда.
Было в этот вечер много интересного; некоторые студенты, оказывается, были в христианском студенческом кружке и, хорошо зная Евангелие, рассказывали и поясняли отдельные места. Это все заинтересовало меня, и я не жалела о пропущенной вечеринке. Долгим был мой путь к Богу, с трудом отошла от прежней жизни и компании и все чаще и чаще стала приходить к Валентине.
После окончания лекции старались вместе идти домой и вели бесконечные разговоры о вере, жизни, окружающих людях, бродили по переулкам, чтобы продолжить наши разговоры, и однажды, идя по Староконюшенному, увидели стоящую в глубине пустынного двора церковь. «Давай зайдем», – сказала Валя. Мы зашли. Церковь была довольно большая, но народу почти не было. Купили по две свечи и поставили перед иконой Божией Матери. Священник служил негромко, видимо, так полагалось (так думали мы тогда), вышел на амвон (мы стояли рядом) и обратился к нам:
– Барышни, вы исповедоваться?
Исповедников никого не было, стояли только мы двое. Растерянно переглянулась с Валей и, влекомая неизвестной силой, подошла к священнику, он наклонил мою голову и спросил:
– Что вы скажете?
Я растерянно молчала, а потом сказала:
– Батюшка, я никогда не исповедовалась.
– Вы крещеная?
– Да, – ответила я.
Священник был старенький, он помолчал и вдруг стал говорить, тепло, проникновенно рассказывая о Боге, вере, Матери Божией и в то же время задавая вопросы.