Женщина, сидевшая около могилы, разговорилась со мной, но нового ничего сообщить не могла. «Девочкой двенадцати лет была – помню батюшку. Мать меня на исповедь и к причастию водила; хорошо, радостно в храме бывало. У нас в колхозе кому что плохо станет, несчастье какое, болезнь, тоска найдет – идут на могилу о. Илариона, что мужики, что женщины. О священнике о. Арсении спрашиваете – не помню, тогда в колхоз человек двадцать ссыльных наслали».
Зашел к бабушке Мавруше, рассказал, зачем приехал; отдала антиминс, чашу, дискос и подарила икону Божией Матери Смоленской, красоты и письма удивительных. Попросила молиться о батюшке о. Иларионе.
Надо было уезжать, но не хотелось. Спросил Любу: «Можно пожить еще неделю?» Ответила: «Не гоню, живи». Через пять дней стали мы добрыми друзьями, а Нина постоянно играла и возилась со мной. Необыкновенная внутренняя чистота и доброта были в душе Любы, в мыслях, обхождении, воспитании, – говорить при всех неловко, но полюбил я эту молодую брошенную женщину и маленькую ее дочь Нину. Красота и внутреннее обаяние Любы полностью покорили меня. Мог ли предполагать, что я, москвич, встречу и полюблю женщину, живущую в далеком архангельском колхозе? Но на то была воля Господня.
Люба – женщина с чуткой и чистой душой, заметила мое отношение к ней и стала строже держаться со мной. Настал день отъезда, помолился на могиле о. Илариона и попросил помощи в отношениях с Любой, попрощался со старушками и в 12 часов дня собрался уезжать. Прощаясь со мной, мать Любы сказала: «Да устроит Господь твою жизнь, Александр», перекрестила меня. Вечером, накануне отъезда, сидели с Любой за ужином, а были молчаливы, грустны, и я совершенно неожиданно сказал: «Люба! Приезжай зимой в Москву». – «К кому я поеду, знакомых нет, да и зачем?» – «Ко мне приезжай, Москву покажу», – глупо ответил я. – «К тебе? удивилась Люба, – Зачем?» «Приезжай с Ниной, встречу!» И, вероятно, в моем голосе было что-то, на что она совершенно спокойно ответила: «Не боишься? Приеду зимой, потом не жалей!» Денег с меня за квартиру и еду не взяла».
Отец Арсений внимательно слушал Александра Сергеевича, хотя по приезде все было ему рассказано. Отец Арсений по монашескому чину совершил заочное отпевание о. Илариона; чаша, антиминс, дискос бережно хранились, употреблялись при служении в особо торжественные дни.
«Александр Сергеевич! Ваш рассказ неполон, закончите его». – «Раз Вы говорите так, доскажу и конец», – ответил Александр Сергеевич.
«Запала мне Люба в сердце, рассказал об этом о. Арсению и стал с ней переписываться. В декабре, получив благословение о. Арсения, поехал в колхоз «Ильич», не предупредив Любу. Мороз стоял крепкий, но добрался, подошел к Любиному дому – заперт, никто в нем не живет. Пошел в дом Марии Тимофеевны, матери Любы. В калитку не войдешь, собака люто лает, и к дому не подойдешь; стучу о столб. Вышла бабушка Татьяна, утихомирила пса, спрашивает: «К кому? По какому делу?» Объяснил, кто я, узнала: «Входи в дом, расскажешь». Пока раздевался, вошли Мария Тимофеевна и Нина. Узнали меня, обрадовались, обнял я их. Мария Тимофеевна спросила: «Зачем приехал?» Взял да и прямо сказал: «За Любой!» – «Ждала я этого, сердце чуяло, но ей решать, ты не забывай – у ней Нина почти трех лет, дело непростое – чужого ребенка воспитывать, да Москву твою не знает. Писем много писал, письма одно, жизнь – другое. Подумай! Семь раз отмерь, один раз отрежь. Беспокоюсь за Любу».
Не успел я ответить – вошла Люба. Я бросился к ней и говорю: «За тобой, Люба, за тобой приехал». Посмотрела на меня долгим взглядом, словно расцвела, засветилась, серьезность исчезла, засмеялась и сказала: «А ты меня спросил? Знаем друг друга без году неделю». – «Вот и спрашиваю, поедешь с Ниной ко мне женой?» Снова засветилась, ответила: «Пойду за тебя замуж и поеду с Ниной». Обнял я ее, бабушку Татьяну, Нину, Марию Тимофеевну. Прожил в семье неделю, на удивление всему колхозу, – приходили, смотрели на меня, кто это женщину с ребенком в Москву берет. И увез Любу и Нину.
Первое время она жила у моей двоюродной сестры, на третий день поехали к о. Арсению, говорил он с ней долго, а через пять дней крестились Люба и Нина у о. Сергия в церкви Покрова Пресвятой Богородицы в деревне Акулово под Москвой [3], он нас и повенчал. Вот и все». Несколько резкая, не всегда тактичная, но очень добрая и хорошая Анна Федоровна сказала: «Смело в Москву приехала к одинокому мужчине, в столицу легко перебралась, посмотреть бы на нее». Александр Сергеевич покраснел, не нашелся, что ответить, но, видимо, обиделся.