* * *
Впервые я встретил Киру в общине о. Арсения. Мы были его духовными детьми; познакомились, подружились. И я полюбил ее, полюбил так, что удивился сам. Среднего роста, стройная, изящная, с красивым обаятельным лицом и всем обликом, Кира нравилась многим братьям общины. Ей неоднократно делали предложение. Она дважды была почти согласна, но о. Арсений своего благословения не давал.
Совершенно случайно мы несколько раз одновременно выходили из храма и вместе шли до трамвая. Мне было 23 года (рождения 1900 г.), Кире – 21 год, учились в институтах. Однажды я спросил Киру, могу ли провожать ее домой, когда она бывает в церкви. Она согласилась, и я стал постоянным провожающим. Отношения из дружеских стали другими, и я понял, что Кира полюбила меня, был счастлив и в то же время удивлен. Внешность моя обыкновенная, красота мужская отсутствовала: высок ростом, худой, но сильный. Возникали мысли: может ли Кира меня полюбить? Не временное ли увлечение, ошибочное? Но скоро понял – любит по-настоящему. Целый год встречались в церкви, потом ходили по бульварам, улицам, познакомились взаимно с родителями. За год было переговорено, рассказано уйма всего. Кира писала удивительные стихи, в которых жила ее душа, нежной, ласковой изображалась природа, и каждое стихотворение открывало заветный уголок ее сердца. Я любил и сейчас люблю каждую написанную ею строчку, советовал посылать стихи в журналы, они превосходили многих печатавшихся поэтов, но она смеялась и в ответ читала новые. Отец Арсений знал о наших взаимоотношениях.
Через год я попросил ее стать моей женой. Пошли к о. Арсению, он выслушал нас, долго молился. Я волновался. Но о. Арсений благословил нас и сказал: «Друг друга тяготы носите, и тем исполните закон Христов». И повторил: «тяготы носите». Родители Киры и мои благожелательно восприняли предстоящий брак. Моя мама и сестра Надя быстро подружились с Кирой и души в ней не чаяли. Венчал нас о. Петр.
Кира была деятельным помощником о. Арсения в делах общины, и он уделял ей больше внимания, чем мне, ставя иногда в пример другим сестрам общины. Жить стали на Большой Молчановке в шестиэтажном доме, в пятикомнатной коммунальной квартире, в комнате двоюродного деда Ивана Васильевича. Дедушка был очень стар, за ним требовался постоянный уход, и мама с папой решили взять это на себя, дав нам возможность жить вдвоем.
Тревог и опасностей было много, всего и не вспомнишь. Главное: арест о. Арсения в декабре 1927 г., высылка его, потеря духовного руководителя, арест почти всех священников храма, некоторых братьев и сестер общины, закрытие храма и огромная волна репрессий, начавшаяся в 1928 г. и достигшая высшей точки в 1937–1938 гг. Эти годы были постоянным ожиданием ареста, ссылки, лагеря, расстрела – для каждого жителя страны и особенно для верующих.
Община затаилась, но жила скрытой жизнью, постоянной молитвой, ежедневным чтением всеми членами общины очередной главы Евангелия, совершением на дому редких, радостных литургий оставшимися на свободе, но уже не служившими священниками, скрывавшимися от ареста, или братьями общины, тайно рукоположенными во иереи владыкой Афанасием. Я знал, что еще в 1924 г. Патриарх Тихон рекомендовал ряду верных иереев Москвы избрать из братьев их общин или из прихожан подходящих людей и подготовить к принятию тайного священства, ибо нависла угроза поголовного уничтожения духовенства. Известно также, что просили об этом нескольких владык, я знаю только о владыке Афанасии. В число братьев, избранных для тайного посвящения, я не входил.
В эти жестокие годы безвременья моя Кира развернула кипучую деятельность. Ездила несколько раз к о. Арсению в разные места его ссылок, постоянно сопровождала в такие поездки Александру Федоровну Берг. Собирала с другими сестрами продукты, деньги для помощи нуждавшимся, для священников, братьев и сестер общины, находившихся в ссылках, лагерях, и для их родственников (в основном этим занималась Ирина Николаевна – «Дуняша»). Молодые братья и сестры развозили собранное, что бывало часто крайне опасным. Я четыре раза ездил в ссылку к о. Арсению и два раза – к о. Петру.
Репрессии, по милости Божией, обошли наши семьи, и мы дожили до 22 июня 1941 г. – начала Отечественной войны – «без потерь». С момента свадьбы и до моего ухода в армию жизнь Киры и моя, несмотря на окружающий страх (террора), была духовно общей и, можно сказать без преувеличения, – поразительно счастливой. Вся моя жизнь протекала в любви к Кире; пусть это гиперболично, но ее дыхание было и моим дыханием – общим жизненным и духовно единым. Долгими вечерами молились: читались утреня, вечерня, часы, акафисты Божией Матери, преп. Серафиму Саровскому, преп. Сергию Радонежскому, преп. Феодосию Тотемскому и другим святым. Бывали дни, когда мы с упоением читали стихи разных поэтов или я с наслаждением слушал стихи моей Киры, они слагались у нее по дороге на работу, в трамвае, во время готовки обеда. Большим горем было отсутствие детей. К врачам не обращались, полагаясь на волю Господа. Считали брак счастливым. Полная духовная и душевная близость соединяла нас.