С этого момента я пошел по благословению замечательного церковного деятеля, впоследствии архиепископа Верейского, умершего в узах, перенесшего Соловецкий лагерь, издевательства, унижения, побои и встреченного иеромонахом Серафимом в Соловках за унизительной уборкой нечистот (отца Серафима вы знаете и помните его воспоминания о встрече с Владыкой).
Встреча с архиепископом Иларионом была необыкновенным, чудесным проявлением милости Господа ко мне, незначительному священнику, начавшему служение в небольшом московском храме. В жизни человека чудо не может быть случайным, оно определяется степенью его духовности, необходимостью влияния на его внутренний мир. Такое чудо подал мне Господь через владыку Илариона, и я пошел по этой дороге, постоянно помня полученное благословение.
Возвратившись в свой храм, я отслужил благодарственный молебен, все рассказал о. Павлу, и он сказал мне: «Если владыка Иларион благословил тебя, иди этим путем, Владыка – человек глубокой духовности. Мне, старику, переучиваться негоже, но тебе помогу».
С этого дня я начал служение в храме, руководствуясь принятым решением. Каждый день служил раннюю обедню, стараясь сделать все понятным и ясным для прихожан, вводя их как бы в круг участников службы. Договорился с диаконом о. Львом (умер в лагере в 1937 г.), что каждое слово ектений будет громким и четким, также переговорил с хором, состоявшим из трех женщин. К ранней обедне приходило человек 8–10, в основном тех, кто жил близко от церкви, на исповедь ко мне никто не шел. На поздней обедне народу всегда было много, служил о. Павел, я был помогающим священником. К о. Павлу очередь исповедников, а я стою у аналоя, крест и Евангелие лежат, но прихожане не идут. Отец Павел стал ко мне исповедников посылать, шли неохотно, но когда приходили, исповедовал долго, рассказывал о значении исповеди, говорил о необходимости ежедневно молиться и читать главу Евангелия. Слушали рассеянно, иногда даже вступали в спор, но постепенно человек десять–пятнадцать стали приходить ко мне. Организовал вечером беседы, поучения.
Отец Павел радовался за меня и многих исповедников направлял ко мне, но о. Михаил, второй священник, почему-то возненавидел меня, называя сектантом и еретиком. Вскоре он сильно запил и ушел в другой приход. Община росла, совершенствовалась, Глеба посвятили в иерея, вы стали моими помощниками. Великое значение для меня имело напутствие и благословение владыки Илариона, знания, приобретенные в Оптиной пустыни, наставления старцев Нектария и Анатолия, великая милость Господня, что Святейший Патриарх Тихон направил меня в церковь, где настоятелем был протоиерей Павел. Помните совместные доклады на собеседованиях, которые проводились тогда нами? Сколько пользы принесли они всем вам (к сожалению, многих уже среди нас нет). Росла община, росли вы, и я учил вас и сам учился у вас!»
Мы видели, что о. Арсений устал. Доктора Ирина и Юля одновременно встали и сказали: «Отец Арсений! Мы запрещаем Вам дальше говорить, продолжите завтра». – «Я обязательно должен все досказать, это необходимо». Юля махнула нам рукой, мы вышли.
На четвертый день Рождества Христова, 10 января 1975 г., о. Арсений попросил всех придти к нему. Отец Николай должен был уехать, о чем очень сожалел, но неожиданно приехали Оля и Надежда, сестра Юрия, ставшая давно уже тайной монахиней.
Доктора наши были недовольны, что о. Арсений вновь собрал нас. Мы расселись кто куда, сегодня батюшка выглядел намного лучше, чем вчера, даже голос был более громкий.
«Вчера я рассказывал, как я шел к общине, как она создавалась, остальное вы знаете, ибо вы жили в ней и знаете всю ее жизнь. Сейчас я буду говорить о годах, трудных физически, но духовно светлых, ибо и в ссылках, и в лагерях я встречал людей высочайшего духа, подвижников веры, страдальцев, помогавших людям. Вы знаете, я встречал людей, вера которых была так совершенна и велика, что мне виделось: поднеси к ним восковую свечу, и она вспыхнет неземным светом. Вот об этих праведниках поведаю вам, ибо учился и учился у них. Но возвращусь к моей маме, Марии Александровне. Я уже говорил, мама была человеком необычным. Она выросла в интеллигентной профессорской семье, где вера признавалась одним из обязательных обычаев русского народа, чем-то похожим на народный фольклор, и в этой окружающей ее обстановке она сама пришла к вере и стала верующей, привела к познанию веры свою мать и своего отца. Вера ее в Господа была настолько велика, а знания святых отцов и духовной литературы столь обширны, что она поражала современных ей духовных философов. Почему я говорю об этом? Потому что именно моя мать заложила в мою душу зерна веры, взрастила их, и я вошел в жизнь, стоя на твердом основании, с которого ничто не могло меня столкнуть. Оптина пустынь, принятие священства, основание общины и тяжелый путь лагерей и ссылок – все зиждилось на вере, данной мне матерью. Сейчас я буду говорить о трети своей жизни, проведенной в лагерях и ссылках, но не о перенесенных физических трудностях, а о прекрасных людях, встреченных там, научивших меня многому и передавших свой духовный опыт.