— Как-как? — растерянно переспросил авторитет, не уловив какого-либо смысла в последней фразе юноши.
— У шекспировского Гамлета отчаяние было, — пояснил Розгин. — Из-за папы. Умственный тупик был.
Федор Павлович нервно откашлялся и покосился на своих примолкших и замерших без движения соратников. Вот всегда так. Когда это крайне необходимо, от них никакой поддержки не дождешься, а как нервы трепать или разглагольствовать по пустякам — это они всегда пожалуйста. Без проблем. Дармоеды.
— Нет. — Вор в законе с улыбкой покачал головой, старательно подбирая слова. — У нашего — никаких тупиков. Шило в заднице. Никогда в кабинете не сидит, текущая документация запущена… — Лавр слегка приобнял паренька за плечи и, увлекая его за собой, двинулся к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. — Пойдем, покажу. Ты в этом кабинете и расположишься.
Они вдвоем неспешно направились в верхний холл, оставив Санчо и Ессентуки предоставленными друг другу. Лавриков даже не обернулся в их сторону, целиком поглощенный присутствием с ним рядом родного сына. Начальник службы безопасности, взирая на их удаляющиеся спины, непроизвольно прищурился, ошарашенный только что возникшей в его мозгу догадкой. И как ему раньше не пришло это в голову? Ведь достаточно было сопоставить разрозненные факты воедино, и ответ напрашивался сам собой. К тому же Ессентуки видел глаза того и другого, когда они стояли рядом, видел их улыбки, рельефно очерченные скулы. Амбал энергично повернулся к Мошкину, и уже готовый было сорваться с его уст вопрос непроизвольно замер где-то на кончике языка, наткнувшись на хмурое выражение лица «дворецкого».
— Я не намерен отвечать ни на какие твои вопросы, — отрубил тот, предупреждая возможные поползновения.
— Ну-у-у… — медленно протянул Ессентуки.
— Без «ну». — Санчо быстро зашагал в сторону столовой, которую хозяин данного особняка величал не иначе как буфетная.
А Федор Розгин, сопровождаемый своим родным отцом, миновав парочку внушительных охранников на широкой лестнице, уже цепким и проницательным взором, какой обычно бывал у самого Лавра, изучал меблировку второго этажа.
— В этих файлах черт ногу сломает, — продолжал информировать его Федор Павлович по ходу движения к будущему рабочему кабинету юного программиста. — Электронная почта с Кипра идет, с Кайманов, Антигуа, из Азиатско-Тихоокеанского региона. Но — никакой системы, ничего не разобрано.
— Защищено хотя бы? — деловито осведомился юноша, машинально осматривая впечатляющую коллекцию картин, принадлежащих кисти великих живописцев разных столетий. Среди них было много такого, о чем Федечка читал в интернетовских сайтах.
— Это как? — не врубился в ход его мыслей Лавр и даже на мгновение остановился в центре просторного холла второго этажа.
— Есть общий пароль доступа? Или нет? — уточнил Розгин.
— Пароль есть, — с гордостью заявил Федор Павлович. После чего он воровато огляделся по сторонам и, лишь убедившись в полном отсутствии на этаже кого бы то ни было, тихо прошептал в самое ухо молодого человека: — «Пиастры».
Федечка равнодушно кивнул:
— Клевый пароль.
— А то! — гордо хмыкнул авторитет. — Я лично выдумал.
Они приблизились, наконец, к заветному месту, остановились возле белоснежных дверей с именными вензелями хозяина, и Лавр бодро похлопал парня по плечу.
— Приступай, в общем. Будешь главным компьютерщиком.
— Программистом, — тактично, но с некоторым нажимом в голосе поправил его Федечка.
— Пусть так, — легко и с улыбкой согласился вор в законе. — Программистом. — Он разгладил рукой седые усы. — Программистом — даже лучше звучит…
Давно уже голубые глаза Лавра не излучали такого здорового блеска и беспечной непринужденности. Авторитет был сейчас на седьмом небе от счастья. Впервые в жизни он испытывал неподдельную радость оттого, что ему приходится опекать кого-то, заботиться о ком-то. Наверное, это и есть ощущение семьи, которой вор в законе был лишен на протяжении всего своего существования на этой грешной земле в силу установленных в определенных слоях общества правил. Сейчас, впервые в жизни, эти самые правила казались Лаврикову дикими, какими-то первобытными. Такую дикость пора было ломать. И для начала внутри себя. Что бы там ни говорил вечный нытик Санчо.