А был Женечка в то время немыслимо эгоцентричен. В разговорах с самим собой он утверждал, что дети играют в мяч, лиса носит яйца, а курочка их несет для Жени. С этой же целью происходили остальные события на земле. Все же к двум годам он слегка укротил былую жадность. Накормленный, он уже не выл и не рвал кусок изо рта при виде того, как едят другие, а лишь жалобно просил кусочек булочки, который, когда я находился рядом, никто не осмеливался ему давать.
Рассказывала ли ему что-нибудь моя мама, я не знаю, так как никогда не был третьим участником их прогулок. Думаю, что не рассказывала, если не считать: «Гуси, гуси, га-га-га». О вещах, не связанных с окружающим его миром, будь то машины, лягушки или колодцы, Женя узнавал из книг. Ему было два с половиной года, когда к нам надолго попал американский словарь в картинках для младшего школьного возраста, и Женя пришел в восторг от цветных иллюстраций. Ни одна книга не оказала такого влияния на его раннее развитие, как эта. Экзотические машины (в Америке мы обнаружили, что для тамошней жизни они ничуть не экзотические) и их части; звери и птицы; поезда и паровозы самых разных видов; купола и колонны; неведомая нам еда – все запечатлелось в его памяти благодаря ярким картинкам.
Одна из них – человек на велосипеде, а у него на плечах другой человек с палкой – вдохновила нас на собственный цирк. Незадолго до отъезда с дачи Женя научился кататься на трехколесном велосипеде. В городе он овладел этим искусством вполне: стал лихо ездить по комнате и поворачивать на полном ходу. Я предложил ему изобразить акробатов. Он ловко становился на седло обеими ногами и, согнувшись, брался за руль, а я быстро тащил велосипед, нисколько Женю не поддерживая. Или он становился на седло во весь рост; я одной рукой держал его, а другой катил велосипед. Такого второго книжного потрясения, как американский словарь, в Женином младенчестве не было, но некоторую роль в его видении мира сыграли Никины пуговицы, нашитые на картон. Он мог играть ими бесконечно долго. В дополнение ко многим цветам, которые он уже знал по картинкам, игрушкам и всяческим шоколадным «Волгам», возникли оттенки: бежевый, серебряный, золотой (оба на черном фоне), бледно-голубой и многие другие. Замечательно усваивались цвета, напоминавшие об овощах, фруктах и вареньях: апельсиновый, лимонный, салатный, вишневый. Впоследствии я читал, что многим детям различение цветов дается с трудом. Мы этих трудностей не знали.
Меньше всего я стремился к рекламе и замолкал при виде прохожих, но меня выдавал своей болтовней Женя. Однажды мы гуляли по лесу, и мимо нас прошли две молодые женщины. В руках у одной из них был букет из садовых ромашек и ноготков. Женя воскликнул, обращаясь ко мне: «Какой прекрасный букет!» Женщина остановилась и сказала: «По-моему, он говорит по-английски. Я ясно слышала…» – и она повторила конец Жениной фразы. Я не стал спорить.
Изумленная его возрастом (два года и три месяца), она подарила ему три ноготка, которые совсем было поникли, а потом ожили и долго стояли в вазе, и каждый день Женя оповещал меня о их состоянии именно этими словами («сначала поникли, а потом ожили»). Умиленные свидетели наших языковых забав часто дарили нам цветы и фрукты: то несколько клубничек, то пион, то мак, то вот ноготки и ромашки. Я все брал. За нами ходили дети и кричали «гудбай». Однажды у какого-то дома стояли мальчик и девочка лет пяти и шести. При нашем появлении они о чем-то пошептались, и девочка сказала: «А у нас есть английский сырок. Солененький такой». Когда на проезде Женя, увидев собаку, заорал: «A dog, a dog!» – то, по-моему, даже Андрюшин дедушка понял, что это не по-русски, в отличие от едзя-едзя, то есть red, когда-то принятого за «едем-едем», и опа, которое было вовсе не опа, а open (открыто).
Хотя ничего страшного Жене врачи не сделали, он начинал орать еще за полквартала от поликлиники. Но на втором этаже здания стоял аквариум. Женя (год и десять месяцев) увидел его издали и закричал: «Папа, фись (то есть fi sh)». К счастью, никто не обратил внимания; скорее, подивились ору. Вокруг толпились десятки детей; не шумел ни один.
У нас были польские пластинки – курс английского языка для иностранцев и песни из английского кинофильма. Они нравились Жене, он вылавливал знакомые слова, но его как будто удивляло, что на папином языке говорит кто-то другой. При мне он либо совсем не отвечал людям, заговаривавшим с ним по-английски, либо отвечал по-русски. Но однажды Никина мама взяла его в гости, а хозяйка там была учительницей английского языка, и он толково ответил на все вопросы о ромашке (какая часть какого цвета) и сообщил, что цветы надо ставить в воду.