Показывая на тот или иной предмет, дедушка часто спрашивал: «А как это называет папа?» Женя мгновенно давал правильный ответ. Иногда он по собственной инициативе просвещал меня: «Дедушка называет это так-то». За долгие годы детали полностью изгладились из моей памяти, и, не будь дневника, вспомнились бы самые общие вещи, в которых мало толка (пришел, увидел, победил или пришел, увидел, проиграл), но одна сцена пожизненно стоит у меня перед глазами.
Жене год и девять месяцев. Давно выяснилось, что за печенье он выйдет сражаться с Бармалеем. Учитывая это обстоятельство, Никина мама ввела в обиход пироги из остатков теста. Я не всегда был в силах сопротивляться, тем более что у нее имелось много способов перехитрить меня. И вот Женя сидит между мной и Никой, весь перемазанный, с набитым ртом, выковыривает клюковки из начинки и кричит: «Бэйа!» (то есть berry), «яга!» (ягода) – иногда путая, что кричать мне, что Нике.
К этому возрасту Женя почти безошибочно дифференцировал адресатов и говорил «биба» (biscuits) и «ба / бо» (ball) мне и «пика» (печенье) и «мя» (мяч) – всем другим, но иногда смешивал слова и в разговоре со мной называл мяч не «бо», а «мя». Бо (мяч) появился из моего перевода «Усатого-полосатого». Там, во введении, последний абзац о девочке такой: «И был у нее кто бы вы думали?» На этом месте я делал драматическую паузу (а у Жени загорались глаза) и объявлял: «Котенок». Женя разражался счастливым смехом. Вскоре девочка начинала учить котенка говорить: «Скажи „мяч“». Женя без всякой моей подсказки делал жест в сторону мяча, который постоянно лежал под кроватью без употребления. Я спрашивал, показывая на картинку: «Что это?» Раздавался ответ: «Ба».
Мне было не угнаться за всем миром. Непринужденных бесед со мной и слушания английских книг не могло хватить, чтобы Женя овладел вторым языком. Это я прекрасно понимал. Кассандра, в свое время бурно ратовавшая против английского, сменила гнев на милость и сказала: «Учи, но не форсируй». Советы давать легко.
Я, конечно, форсировал, и, если обнаруживалось, что Женя что-то знает только по-русски, невзначай сообщал ему английский эквивалент (пребывая в растерянности, только когда сталкивался с боровинкой, белым наливом и сыроежками). Он, кстати, приходил в ярость, когда не мог рассказать дедушке то, что услышал от меня. Гуляя, мы однажды наткнулись на детский сад, а дома выяснилось, что он не знает, как назвать kindergarten по-русски, и я спешно помог ему. Сознавая, что делаю это с педагогическими целями, я не раз дословно повторял какие-то фразы, связанные с режимом, да и не только с ним, полагая, что формулы потом удастся разбить на отдельные слова.
Самой форсированной игрой были поиски любимых предметов. Среди них второе место (вслед за белым футляром от моих очков) занимала электрическая бритва. Жене год и четыре месяца. Бритва может быть спрятана под подушкой, под одеялом и в прочих местах, но всегда «под» чем-то, и я хочу, чтобы он запомнил этот предлог. Когда я говорил, что бритва на моей кровати под подушкой, он беспомощно оглядывался и не знал, куда идти. Наконец, поняв основное направление, бежал к кровати, но что делать дальше? Что такое под? Он начинал бешено копаться в том месте, где бритва лежала накануне, и требовались наводящие движения, чтобы она была извлечена на свет. Но и награда полагалась немалая: схватить щеточку и крышечку и наиграться с ними всласть.
По вечерам перед купанием мы искали желтую утку и красную рыбу, а они ухитрялись попадать в самые различные места. Даже год спустя господствовала механическая память: Женя точно знал, где надлежало быть тому или иному предмету, и не мог сообразить, что место изменялось. Но он повзрослел, и бритву вытеснил транзисторный приемник. Я вижу, как он разгребает дедушкину кровать. «Что ты ищешь?» – «Радиоприемник». Было сообщено, что его забрал мастер, так как потребовался серьезный ремонт. «Ты ведь знаешь, где он?» – «У дяди Феди» (персонаж вроде Антошечки; некий дядя Федя когда-то чинил нам замок). Знает, но не верит. И правильно делает, так как приемник точно в кровати. «Где Наф-Наф?» – спрашивает Женя. «Уехал в город», – отвечаю я. «Нет, он под диваном!» Не сомневался в результате, а спросил – излюбленный трюк. Теперь-то предлоги прочно сидят в голове: на диване, за диваном, под диваном… Дофорсировались.
Подобно тому, как девочка учила говорить котенка, учат детей и взрослые, бесконечно спрашивая об имени и возрасте, требуя апробированных демонстраций любви и по многу раз называя одну и ту же игрушку. Только самые глупые родители не развивают целенаправленно речь своих детей и пользуются фразами типа: «Ах ты мой холосый». Разница между мной и другими состояла в том, что я обитал в параллельной вселенной (говорил на чужом для всех языке) и что меня постоянно пугали, да еще звенело в ушах Кассандрово злое пророчество: «Не сейчас, так после». К осени Женин английский стал правильным и беглым. Здесь не место рассказывать о том, как укреплялась грамматика, как возникли придаточные предложения, как ловко он соединял в разное время услышанные слова и конструкции. Без примеров такой рассказ бесполезен, но примеры надо было бы переводить и пояснять, и получился бы научный трактат. Я думаю, что Женя прошел тот же путь, что и его англоязычные сверстники. В фонетике это было безусловно так. Гласные и согласные появлялись в его речи в предсказуемом порядке, и ко времени отъезда наш почти трехлетний сын говорил с чистым британским (моим) произношением, от которого в Америке очень скоро не осталось и воспоминания.