Выше я не пытался описывать его произношение. Поначалу смысл сказанного могли распознать только мы, досконально знавшие ситуацию. Понемногу все, как и в английском, приходило в норму. В Ленинграде он не дожил чуть больше недели до своего третьего дня рождения, и лишь русское «р» было не совсем устойчивым. В конце августа 1975 года мы добрались до Америки, и, как я уже писал, оба языка были для его уровня достойными орудиями общения.
Последнее, к чему Женя пристрастился до отъезда, была географическая карта. Как только он родился, мы начали говорить о возможностях детской памяти, и я вечно рассказывал о том, как девочкой Софья Ковалевская жила на даче, стены которой были оклеены корректурами какой-то книги по математике. Формулы без всякой связи со смыслом врезались в ее память на всю жизнь. Эти остывшие разговоры подогрела газетная заметка о той же Софье Ковалевской. Ника отправилась в магазин наглядных пособий за тригонометрическими формулами, бензольным кольцом, таблицей умножения и прочим. В магазине не оказалось ничего, кроме карт и огромной таблицы Менделеева. С картами она и вернулась; одну из них (административную карту мира) мы повесили над диваном. Женя буквально прирос к ней. Мы не выдержали характера и стали показывать ему разные страны, и он шутя запомнил все части света и массу государств. Он показывал их нам, сопровождая движение руки ликующим вскриком, а руку выбрасывал вперед, будто кидал лозунг в массы. Нашей знакомой, усомнившейся в его талантах, он однажды показал Австралию и потом жаждал повторить свой подвиг, но не представилось случая.
Перед посадкой в самолет Ника вела Женю за руку. Он был растерян и что-то понимал. «Сейчас мы полетим, а потом пойдем домой», – сказала Ника. Он сдвинул брови, посмотрел на нее своими умными карими глазками и спросил: «А куда домой?»
Глава четвертая. Пересменка: Вена – Рим
Иммиграционная служба. Вне подданства. Языковая среда и венерические болезни. Господа эмигранты. Ни голубого Дуная, ни римских каникул. Детская память и абстрактная живопись. Операция «Волосы». Телесные наказания по нисходящей линии. Петя (не Петька) на даче. Вымогатель и делец. Много хочешь – мало получишь. В царстве повторяющихся сказок. Развитой ребенок. Целое и детали. Нью-Йорк
1. Кто мы и где мы?
Как уже упоминалось, между Ленинградом и Америкой мы проделали обычный путь эмигрантов семидесятых годов через Вену и Рим. В Вене нам задавали вопрос: в Израиль или в англоязычный мир? (Официально все ехали в Израиль.) Мы были готовы к любому варианту. Моя специальность – германская (то есть английская, немецкая, скандинавская и прочая) филология: язык и литература, особенно Средневековье. Письма из Израиля приходили неутешительные. Выяснилось, что ни одному университету я не нужен, и мы подались в Штаты, где, как я знал, академический рынок тоже развалился, но в огромной стране возрастал шанс прибиться к какому-нибудь учебному заведению. К тому же в тех краях мы с Женей оказывались по безопасную сторону языкового барьера, да и Ника начала заниматься со мной задолго до отъезда (в школе и в институте у нее был немецкий). Иврит я знал в пределах первых десяти уроков самоучителя; Ника и того меньше.
Будущие американцы, просидев около недели в Вене, отправлялись в Рим, где два-три месяца ждали въездных виз. Отказ получали люди с криминальным прошлым и некоторыми болезнями. Неприятности могли оказаться и у бывших членов партии. Уже в Вене, беседуя с чиновниками иммиграционного ведомства, я удивился дремучести анкет. Был ли я комсомольцем? Состоял ли в профсоюзе? (Пропустили только пионерию и ДОСААФ.)