Всем известно, что дети готовы слушать одни и те же сказки бесконечное количество раз и не дают изменить в них ни слова. После некоторых колебаний у нас установилась такая система: перед обедом «Золотой гусь» и «Заяц и еж», а перед ужином «Бременские музыканты» и «Лиса и заяц». Сказки эти я возненавидел всей душой, но о старых Женя почти никогда не вспоминал и слушать их не хотел.
Невозможно установить, что из прочитанного доходит до ребенка и как оно преломляется в его сознании. Перей дя трехлетний рубеж, Женя уже не говорил о себе во втором лице: «я» и «ты» означали то, что им и положено, но местоимения третьего лица смущали его своей неопределенностью. При слове он часто раздавался вопрос: «Кто?» – даже когда ситуация не требовала пояснений. Меня удивляло, что Женя задавал одни и те же вопросы, хотя изо дня в день получал одни и те же ответы. Но их он, скорее всего, и ждал. Например, когда второй брат входил в лес, неизменно следовало: «Это был Простак?» – хотя он точно знал, что Простак – третий. А когда тот же второй брат отправлялся рубить, на фразе: «И он пошел по своим делам», – я не сомневался, что последует: «Кто? Седой старичок?» Так и случалось. Почему же старичок? У него и топора не было.
Ребенку нужны постоянство и защищенность. Не отсюда ли удовлетворение, испытываемое от полюбившихся книг? Оно едва ли сродни тому удовольствию, которое заставляет взрослых перечитывать великие романы. А может быть, сказывается инстинктивная тяга к наименьшему сопротивлению? Слушая знакомое, не ожидая подвоха, не приходится тратить усилия, и то, что наводило бы тоску на взрослого, радует неокрепший ум.
Вопрос мог быть и частью игры. Женя знал, что человек, выпивший вино и съевший хлеб, – все тот же старичок, но, стоило появиться персонажу грустного вида, хитро спрашивал: «Это седой старичок?» Подтверждение его догадки не переставало радовать его. Я долго обдумывал, как бы поговорить с ним о рассказе незадачливого разбойника в финале «Бременских музыкантов»: что ему показалось и что случилось на самом деле. И вдруг Женя сам завел беседу на эту тему. Раньше его привлекло слово «судья» (он и вообще часто спрашивал: «Что такое…?»), а теперь он стал выяснять истину: «Кто было чудовище с дубинкой?» (разбойника лягнул осел), – и я за это уцепился. В дальнейшем обсуждение не повторилось, но через десять дней на фразе: «И он [судья] закричал: „Приведите мошенника ко мне!“» – пленительно улыбнулся и сказал:
– Но это не был судья.
Я, конечно, согласился и спросил:
– А кто это был?
– Осел.
– Нет, не осел. Кто забрался на крышу?
– Петух.
– И что он закричал?
– «Кукареку».
Давно бы так.
Слова и выражения из сказок, хотя Женя, несомненно, помнил их наизусть, в ту пору не обогащали его речь (в противоположность тому, что постоянно случалось впоследствии), но ему нравилось обыгрывать некоторые ситуации. Он все время залезал в телефонные будки и сообщал мне, что он рыжая лиса, что он заперся в (лубяной) избушке и никуда оттуда не уйдет. Его интересовали подробности, предсказать которые было невозможно. Простак и старичок сели перекусить.
– Куда они сели?
– Наверно, на пенек.
– На скамейку?
– Может быть, на скамейку.
И так каждый раз. Однажды он спросил: «У седого старичка есть палка?» Я удивился, посмотрел на картинку и убедился, что действительно есть. Она в сказке не упомянута, и я ее не заметил. А о многих словах, значение которых не могло быть ему понятно, он не спросил меня никогда. Почему не спросил? Эту тайну он унес от себя и от нас вместе со своим младенчеством. Взрослые и дети хорошо изучили друг друга, но они живут в параллельных мирах и закляты: одни в состоянии смотреть на свой объект только сверху, а другие – только снизу.
Три месяца – большой срок в трехлетней жизни, и я заметил, что к осени наш сын заметно поумнел. Неподалеку снимала квартиру молодая пара: специалистка по детскому воспитанию и ее муж, математик. Женя очень привязался к «психологине», и они каждый вечер беседовали на пляже. Содержания бесед я почти не знаю, но кое-что слышал. Женя рассказывал сказки, комбинируя какие-то кусочки (преобладали мотивы из «Трех поросят»), а вместе они играли в разные игры на сообразительность. По профессиональной оценке, ребенок был прекрасно развит для своего возраста, но его пространственные и количественные представления не опережали нормы.