Девизом Канкрина было: «Не ломать, а улучшать». Исповедуя этот принцип, он не отступал от пяти правил: 1) бережливость и экономия; 2) осторожность в пользовании государственным кредитом: 3) крайняя осторожность в установлении новых налогов; 4) поднятие отечественной промышленности; 5) упрочение денежной си-стемы. Неизменно следуя этой программе, Канкрин в очень сложных обстоятельствах николаевского царствования развил и укрепил русскую финансовую систему, сделав российский рубль одной из престижных денежных единиц Европы.
Современники отмечали, что Канкрин был единственным из российских министров, чья деятельность имела научную основу. Однако высшим принципом для него самого было сочетание теории и практики, знание науки и понимание жизни. Проведение реформы было делом крайне трудным, и Канкрин, борясь с многочисленными ее противниками, сильно заболел. Ему пришлось уйти в отставку, а вскоре, 9 сентября 1845 года, он умер.
Федор Павлович Вронченко
Полной противоположностью Канкрину был его преемник на посту министра финансов – Федор Павлович Вронченко (1780-1854), сын провинциального священника, попавший по окончании Московского университета в армию, где состоял «для отправления письменных дел и употребляем для редакции военных реляций». Потом, благодаря протекции Новосильцева, устроился в Министерство финансов, где, проявив усердие и мелочный педантизм, со временем стал товарищем министра (так назывался до 1917 года заместитель – В. Б.). 1 мая 1844 года из-за болезни Канкрина стал управляющим министерством, а после его отставки – и министром. Вронченко был человеком ограниченным, понимал только текущие задачи и обеспечивал в первую очередь запросы двора, армии и тех министерств, главы которых чаще других бывали на докладах у императора. Сам он боялся Николая до полуобморока, иногда при докладах теряя голос. Дефицит бюджета за годы его правления министерством (с 1845-го по 1852) составил 260 млн рублей, а государственный долг вырос на 100 млн. У банкиров Англии, Франции и Голландии к 1845 году было получено 268 млн рублей долгосрочных займов, которые уносили до 25 % годового бюджета только на погашение кредитных процентов. А из-за агрессивной внешней политики России к 1848 году финансово-экономическое положение страны резко ухудшилось. Подушная подать – главный источник государственных доходов – полностью была собрана лишь в пятой части губерний, в остальных поступления в казну не превышали 40 %. Самым устойчивым и надежным подспорьем оставались только винные откупы, дававшие 1/4 всех государственных сборов. В 1852 году на армию уходило 36 % всех государственных средств (более 100 млн рублей) на содержание двора – 8 % (22 млн), а на просвещение – 1 %.
Таково было объективное состояние финансов в годы руководства Министерством финансов Ф. П. Вронченко. Немалую роль сыграло здесь то обстоятельство, что Федор Павлович был неспособным человеком, лишенным государственного кругозора. Несмотря на это, благодаря раболепству и совершеннейшей покорности, он был в 1849 году удостоен графского титула. Царь иногда даже обедал с Вронченко в самом тесном кругу, состоявшем из трех-четырех человек, и всегда сохранял к нему сердечное расположение.
Сергей Семенович Уваров
Важным чиновником был в правительстве и министр народного просвещения. После непродолжительного управления этим министерством адмиралом А. С. Шишковым и князем А. С. Ливеном (сыном знаменитой Шарлотты Карловны Ливен) на этом посту в 1853 году оказался Авраам Сергеевич Норов, весьма недалекий, плохо образованный генерал, потерявший в одной из войн ногу. В товарищи себе он попросил столь же недалекого и тоже плохо образованного князя П. А. Ширинского-Шихматова. Остряк А. С. Меншиков так оценил создавшуюся ситуацию: «У нас и всегда-то народное просвещение тащилось, как кляча, но все же эта кляча была на четырех ногах, а теперь стала трехногой да еще с дурным норовом».
Отзываясь столь уничижительно о традиционном неблагополучии в российском народном просвещении, Меншиков имел в виду и других высших чиновников этого ведомства, в том числе и некоторых предшественников Норова. Одним из них был знаменитый Сергей Семенович Уваров (1786-1855), ставший в 1833 году министром, а до того бывший товарищем министра. Пребывая в 1832 году в этом качестве, он в конце зимы производил ревизию Московского университета и, окончив ее, написал докладную записку на имя августейшего цензора и просветителя России императора Николая. В ней он писал: чтобы оградить студентов и учащихся от влияния бунтарских и революционных идей, нужно, «постепенно завладевши умами юношества, привести оное почти нечувствительно к той точке, где слияться должны к разрешению одной из труднейших задач времени, – образование, правильное, основательное, необходимое в нашем веке, с глубоким убеждением и теплой верой в истинно русские охранительные начала Православия, Самодержавия и Народности, составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего Отечества». Эта идея очень понравилась императору, и он сделал ее своеобразным лозунгом официальной идеологии.
Став вскоре министром народного просвещения, С. С. Уваров, извещая попечителей учебных округов о своем вступлении в должность, подчеркивал: «Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование совершилось в объединенном духе Православия, Самодержавия и Народности». В 1872 году историк и литературовед А. Н. Пыпин назвал триаду Уварова «Теорией официальной народности», и с тех пор эта формулировка прочно закрепилась в исторической и общественно-политической литературе. В. Г. Белинский окрестил Уварова «министром погашения и помрачения просвещения в России», а критик А. В. Никитенко приводил в своем дневнике такие слова Уварова: «Мое дело не только блюсти за просвещением, но и блюсти за духом поколения. Если мне удастся отодвинуть Россию на пятнадцать лет от того, что готовят ей теории, то я исполню мой долг и умру спокойно. Вот моя теория; я надеюсь, что это исполню. Я имею на то добрую волю и политические средства». Подобрав себе столь же достойных помощников, Уваров на протяжении 16 лет насаждал «истинно русские охранительные начала», более всего заботясь о том, чтобы каждый его шаг по ниве народного просвещения напоминал бы обожаемому монарху согласный, мерный, железный шаг его батальонов.
После того, как появилась первая (и тогда единственная!) публикация на смерть Пушкина, принадлежавшая перу А. А. Краевского – публикация сделавшая его знаменитым и начинавшаяся словами: «Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в середине своего великого поприща!» – он тут же был вызван к председателю Цензурного комитета князю М. А. Дундукову-Корсакову, который заявил:.
– Я должен вам передать, что министр (С. С. Ува-ров – В. Б.) крайне, крайне недоволен вами! К чему эта публикация о Пушкине? Что это за черная рамка вокруг известия о кончине человека не чиновнего, не занимавшего никакого положения на государственной службе? Ну, да это еще куда бы ни шло! Но что за выражение – «Солнце поэзии!» Помилуйте, за что такая честь? «Пушкин скончался в середине своего великого поприща!» Какое это такое поприще? Сергей Семенович именно заметил: разве Пушкин был полководец, военачальник, министр, государственный муж? Писать стишки, как выразился Сергей Семенович, еще не значит проходить великое поприще!»
И это говорил человек, который вместе с Пушкиным, Жуковским, Крыловым и Вяземским в молодости входил в одно с ними литературное общество «Арзамас», не только «балуясь» стишками, но выступая за право на литературные новации, высмеивая архаику и консерватизм. Теперь же бывший поэт Уваров, ставший государевым министром и отлично зная нрав и вкусы своего сюзерена, делал и изрекал то, что было угодно государю.