На слѣдующее утро я дважды позвонилъ, но онъ не явился. Я былъ въ страшно раздраженномъ состояніи духа и чувствовалъ себя совершенно больнымъ. Я еще разъ изо всѣхъ силъ дернулъ за ручку колокольчика, но онъ все же не явился. Наконецъ я увидѣлъ, какъ онъ шелъ вдоль улицы. Значитъ, онъ уходилъ куда-то. Когда онъ пришелъ ко мнѣ, я не могъ удержаться, чтобы не сказать:
— Я звонилъ въ теченіе четверти часа. Я охотно заплачу вамъ вдвое, если вы полагаете, что заслуживаете этого. Принесите мнѣ чаю.
Я видѣлъ, какъ ему стало больно отъ моихъ словъ. Онъ ничего не возразилъ мнѣ, а только поспѣшно ушелъ, чтобы принести мнѣ чаю. Меня вдругъ тронули его терпѣніе и покорность. Онъ, быть можетъ, во всю свою жизнь не слыхалъ ни отъ кого добраго слова, а тутъ я еще былъ такъ несправедливъ къ нему, и мнѣ сейчасъ же захотѣлось загладить мою несправедливость. Поэтому, когда онъ вернулся, я сказалъ ему:
— Извини меня, я никогда больше не стану бранить тебя. Я чувствую себя сегодня такъ плохо.
Его, повидимому, очень обрадовала моя привѣтливость, и онъ, какъ бы оправдываясь, возразилъ:
— Я долженъ былъ уйти изъ дому. Увѣряю васъ, что я доженъ былъ пойти исполнить одно важное порученіе.
Но вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ бы ободренный моей привѣтливостью, онъ не могъ не проявить своей болтливости. Онъ, казалось, былъ весь начиненъ всевозможными исторіями и, повидимому, былъ готовъ начать выкладывать передо мной самыя невѣроятныя сплетни о всѣхъ, живущихъ въ гостиницѣ.
— Если я осмѣлюсь вамъ разсказать, то доложу вамъ, что господинъ изъ Зинвара только-что послалъ человѣка къ себѣ въ имѣніе за деньгами, да, за большой суммой денегъ. Паво того мнѣнія, что рулетка совсѣмъ разоритъ отца. Вѣдь онъ все еще не выкупилъ своихъ колецъ.
— Ну, хорошо, — отвѣтилъ я, желая отъ него отдѣлаться.
— И та молоденькая дѣвочка, которую вы вчера видѣли, провела съ нимъ ночь. Она вѣдь издалека, изъ какой-то горной деревушки, и навѣрно ей и во снѣ не снилась такая честь. Даже родной отецъ ея и тотъ не хотѣлъ этому вѣрить.
Вечеромъ я сидѣлъ на балконѣ и наблюдалъ за движеніемъ и оживленіемъ, царившими внизу на рыночной площади. Рука моя была на перевязи. Мой русскій знакомый лежалъ на скамьѣ и читалъ книгу. Онъ вдругъ поднялъ голову и спросилъ меня, знаю ли я, что господинъ изъ Зинвара послалъ домой курьера за деньгами. Передъ обѣдомъ у него была стычка съ Паво: сынъ прочелъ цѣлую проповѣдь отцу, и тотъ долженъ былъ съ нимъ согласиться, но все же это ни къ чему не привело, такъ какъ онъ во что бы то ни стало рѣшилъ отыграть свои деньги. — Неужели могли вообразить, что онъ оставитъ въ рукахъ этой шайки разбойниковъ, заправляющей игорнымъ домомъ, шестьдесятъ три тысячи чистоганомъ? Ну, тогда всѣ они очень жестоко ошибаются. Да притомъ же онъ вовсе не желаетъ играть исключительно только съ цѣлью вернуть проигрышъ. О, нѣтъ! Пусть всѣ добрые люди, которые такъ жалѣли его, когда онъ закладывалъ кольца, узнаютъ, что онъ можетъ первому встрѣчному нищему подарить по такому кольцу на каждый палецъ и все же отъ этого не сдѣлается бѣднѣе.
— И это такъ и есть на самомъ дѣлѣ,- продолжалъ русскій, — онъ ужъ сталъ до того завзятымъ игрокомъ, что для него проигрышъ больше не играетъ роли. Теперь его тянетъ играть только изъ-за тѣхъ чувствъ, которыя волнуютъ кровь и сердце игроковъ — всѣ эти ожиданія, надежды, колебанія, разочарованія.
— Ну, а Паво? Что же сказалъ Паво на все это?
— Бѣги отъ искушенія, — сказалъ Паво, — стань опять человѣкомъ, бери примѣръ съ меня.
Да, Паво говорилъ очень убѣдительно. Голосъ его звучалъ грустно, и онъ по временамъ даже указывалъ на небо. Право, интересно было видѣть, какъ этотъ молодой, но закоренѣлый грѣшникъ силился выказать добродѣтели, давнымъ-давно утраченныя имъ. У него хватило дерзости прочесть отцу серьезнѣйшую проповѣдь. Отецъ же возразилъ на это, что играетъ исключительно ради сына: онъ хочетъ отучить его отъ этого сквернаго порока и что ради такой цѣли ему не жаль никакихъ денегъ. Но тутъ Паво гнѣвно прервалъ его и сказалъ ему, что онъ въ теченіе всей своей жизни всегда сохранялъ чувство собственнаго достоинства, а отецъ проигралъ даже свои кольца и на глазахъ у всѣхъ заложилъ свои драгоцѣнности. Да, онъ, Паво, всегда умѣлъ сохранять чувство собственнаго достоинства, онъ никогда не закладывалъ своей палатки, вотъ она и теперь стоитъ на своемъ мѣстѣ, и онъ всегда самъ заботился о своихъ торговыхъ дѣлахъ. Въ заключеніе Паво пригрозилъ старику пожаловаться князю Варивсу.