«Пишу под самым живым впечатлением совершенной мною у тебя (иг. Таисии) на подворье (в Петербурге, на Бассейной ул. –М. В.) литургии и живого, восторженного в Духе Святом слова-импровизации.
...Велик Господь и хвален зело в Своей Божественной Литургии, оживляющей всех, особенно – причастников животворящих Его Таин. Как Он, Утешитель, всех утешает, оживляет, возвышает до небес небесным на земле служением! Кажется, все горело духовно и трепетало во время литургии и проповеди Слова Божия на рождественскую тему. Я сам был воодушевлен и говорил, как пророк или апостол!» (1901).
«28 марта, в четверг, я служил на твоем подворье при бесчисленном множестве народа. Давка была громадная. Говорил назидательное поучение на слова: «Чаша Твоя, упоявающая мя, яко державна» (Пс.22:5) (1902).
«Сегодня, 16 мая, в четверг, имел честь служить на вашем Леушинском подворье, по возвращении из Москвы. Народа было множество по обычаю. Сказал слово. Сестер всех причастил» (1902).
«Сегодня, 7 апреля, имел счастье служить на вашем подворье; говорил слово и причащал народ. Церковь – полна народу. Одушевление – огромное, Божиею благодатию» (1904).
«Благодать и мир тебе от Господа нашего Иисуса Христа. Пишу тебе такое приветствие после литургии, совершенной мною в вашем подворском храме по своему почину, а не по просьбе чьей-либо. Божиею милостию я здоров и силен духом и телом; хожу легко и быстро. В день святой великомученицы Варвары я служил в Кронштадте раннюю обедню; и к вечеру отправился в Питер; поутру в понедельник каноны читал в Ивановском монастыре; обедню служил у вас;' говорил проповеди; многих причащал. Стремление к причастию было неудержимое: по головам ходили. Что поделаешь? Сердце рвет, – не удержишь никак!» (1905).
Я намеренно выписал из его писем столько таких выдержек: человеку, не видавшему о.Иоанна лично, эти письма хоть немного откроют, какое действительное «неудержимое» стремление к Причастию было не только у него самого, но и у богомольцев. А что же делалось не на маленьком подворье в Петербурге, а в Кронштадтском 5000-м соборе?! Об этом расскажу после как очевидец.
Теперь же закончу этот отдел размышлениями о способе служения о.Иоанна, в связи преимущественно с литургиею. Известно, что он служил и с силою, восторженно, громогласно, дерзновенно – совсем необычно: не как мы – ровно; а порывисто, иногда – требующе. Велика у него была вера вообще!
Велико восхищение Св. Дарами! Восторженно совершал он ЛИТУРГИЮ... Я видел это воочию... И понял, что при такой гремящей вере невозможно ему было служить тихо, спокойно, речитативно... Здесь – Сам Христос! Сам Бог – реально! Живое общение с Божеством! Вся Троица – в нем! Можно ли было его душе, при таком состоянии и вере, сохранять обычное для нас спокойствие? – Никак! Здесь была вся суть его жизни. Если и вообще о священниках должно судить не в домашней обстановке, а непременно смотреть, каков он на богослужении, каков – в алтаре (особенно при совершении Евхаристии и при Причащении), то тем более можно понять о.Иоанна и воспринять суть его души на богослужении, и в особенности – на литургии, – где и в нем и в других воистину «все горело духовно и трепетало!».
Никогда и нигде он не восторгался так, как литургией. И по одному этому безусловно должно утверждать, что его основное дело было ходатайственное, тайносовершительное. Он прежде всего был поразительный, исключительный священнослужитель, и в особенности – служитель литургии.
День в Кронштадте
Теперь мне хочется описать жизнь и деятельность о.Иоанна, как они протекали каждый день в то время, когда он уже славился на всю Россию и когда со всех сторон стекались к нему тысячи людей.
Из всей литературы о дивном Батюшке, я избираю небольшую книжечку, в несколько десятков страничек, малоизвестного писателя Ивана Щеглова, под простым заглавием: «У ОТЦА ИОАННА КРОНШТАДТСКОГО». Рассказ очевидца. (СПб. 1905. 86 с.)
Светская печать очень мало интересовалась религиозными делами вообще, о.Иоанном в частности. Этим занималось духовенство да простая народная чернь; ну еще – купцы и мещане, тоже не бывшие в почете у литераторов; и изредка – аристократы. Интеллигенция тогда уже была безверною. Насколько помню, единственный раз я встретил, кажется, в «Историческом Архиве» заметку А. П. Чехова, который был откомандирован от «Нового времени» на один из именинных дней батюшки, 19 октября. И что же? Антон Павлович, присутствуя на торжественной трапезе, ничего особого не заметил в славном на весь мир молитвеннике и чудотворце. Отец Иоанн показался ему «обыкновенным». Чехов подсчитал даже, сколько рюмочек вина выпил именинник с дорогими ему гостями. И увы! Не увидел в нем гиганта духовного. Понятно – закон познания везде таков: подобное познается подобным. А, кроме того, Батюшка, по смирению своему, и сам скрывал свое «необычное» под видом обыкновенности. И даже – скажу более – не замечал его; видя больше «немощи» свои. Наконец, – всему бывает место и время: иным бывает человек в храме, другим – на браке, третьем – на похоронах. И конечно, на банкете, где все радуются вместе с именинником, нужно и ему быть простым, радушным, радостным; иначе празднующие огорчились бы.