Паломницы решительно преобладали над паломниками, и все они были разодеты по-праздничному – в ярких платках и пестрых ситцах, принадлежа исключительно к простому классу. Мужчин было всего человек шесть и при этом самого смешанного положения: один купец, один солдат, двое мастеровых, какой-то осунувшийся человек с синим подбородком, по-видимому, провинциальный актер, и, наконец, некий чиновник неизвестного мне ведомства с сыном-подростком в гимназическом мундирчике.
В ожидании отца Иоанна я прохаживался из своей комнаты в коридор и обратно, выходил на просторный дворик, прилегавший к флигелю, и даже за ворота – и каждый раз дивился на феноменальную подвижность Феодосии Минаевны: то она стояла посреди улицы и, как-то по-казачьи закрывшись от солнца, всматривалась вдаль – не видать ли дрожек с отцом Иоанном; то вдруг совсем неуловимо исчезала в соседний переулок, затем вылетала оттуда сломя голову в ворота и на крыльцо и, приставив руку к губам на манер трубы, голосила: «Проехал к Мешковым!» или: «Молебствует у Глушковых!» А то другой раз раздавался со двора ее пронзительный крик: «Едет!» – и все бросались, толкаясь, к окнам, и отлично видели, как пролетка с отцом Иоанном и псаломщиком промелькивала мимо, может быть, в другой конец города. Таких ложных тревог было целых пять.
Я уселся неподалеку на ступеньке крылечка и разговорился с моим случайным соседом, маленьким благодушным старичком в синей чуйке, очень почтительно посторонившимся и оказавшимся кумом Матрены Марковны.
– Что, дедушка, долгонько приходится ждать батюшку?
«Дедушка» слегка прищурился и тоном мягкой укоризны проговорил:
– А ты имей веселое терпение, милый барин, тогда, погляди, как раз подъедет... У моей кумы, у Матрены Марковны, такая даже примета существует, что который ежели человек на сердце своем хоть малость досады содержит – ни в жисть ему с батюшкой не свидеться. – Старичок полуусмехнулся и продолжал: – Вот тут онамеднясь полковница из Луги приезжала, и как ей тоже долго пришлось ожидать – распалилась это, значит, духом и подняла целую штурму: «Никакой, говорит, отец Иоанн сюда не заедет, а вы все только людей обманываете да даром деньги выманиваете». Собрала это свои пожитки, плюнула и шасть за ворота. И что ты думаешь?
Только она завернула за угол, а батюшка откуда ни возьмись вдруг у самых ворот объявился... Так-то, милый барин, – заключил он внушительно, – с легким сердцем надо выжидать Божьего закона!
– А вы тоже имеете какое-нибудь дело до отца Иоанна? – спросил я у старика.
– Нет, я, можно сказать, без всякой принуки! – отвечал он. – Просто, по случаю праздника, восхотел лишний разочек взглянуть на нашего светлого заступника. Мы, собственно, по слесарной части, а так чтобы особой нужды пока, значит, к нему не имеем.
Проходившая в то время по коридору Матрена Марковна услышала последние слова и вдруг обрушилась на кума:
– Как это так возможно говорить, – горячо заметила она, – чтоб человек находился в полном благоустройстве? Никогда этого быть не может. И ежели кто так утверждает, так это с его стороны одна умственная недохватка. Потому, ежели человек начисто разберется у себя внутре, завсегда найдет за собой некую потаенную слабость! Право, мне даже за себя смешно стало, что я заговорила про потаенность перед самым батюшкиным приездом! Как будто может быть от него что потаенное! – Матрена Марковна закатила глаза и умиленно вздохнула. – Ах, батюшка, батюшка! Все-то и всех-то он видит, как скрозь стеклышко! Да вот что я вам сейчас скажу. Стояла тут у меня на прошлой неделе молоденькая барыня из Петербурга, писаная красавица, и ужасти как беспокойная насчет своей личности: каждую минуту все в карманное зеркальце охорашивалась, чтобы, Боже сохрани, какого махонького пятнышка где не оказалось. Вот и захотела она под батюшкино благословение подойтить; но чтоб, значит, не выказать своего аристократства, выпросила у меня, чтоб покрыться, простой бабий платок. А батюшка возьми да и переконфузь прелестницу. Проходит мимо ее, да так, будто нечаянно, потрепал ее по платку и говорит: «Ай, милая, да ведь у тебя пятнышко на носике, чтобы тебе смахнуть поскорее!»
Мы все трое дружно рассмеялись.