Коррогли бежал без передышки, изредка оглядываясь назад и вздрагивая, услышав какой-нибудь шум, и наконец влетел в то, что почудилось ему громадной паутиной, запутался в ней и рухнул ничком. Его охватил ужас. Испустив сдавленный крик, Коррогли принялся разрывать паутину и, лишь когда высвободился, сообразил, что угодил в рыбацкую сеть, развешенную на берегу для просушки. Впереди, между домами, призрачно светилась улица, и он побежал туда, а очутившись на ней, понял, что находится совсем рядом с лавкой Лемоса. Добравшись до места, Коррогли привалился к двери, схватился за ручку, чтобы не упасть, и попытался восстановить дыхание. И тут его руку пронзила такая острая боль, что он закричал. Вглядевшись, он рассмотрел, что из ладони торчит длинный кинжал, рукоять которого, в форме свернувшегося кольцами дракона, все еще подрагивает. Кровь из раны стекала на запястье и капала с локтя. Постанывая, Коррогли выдернул кинжал; накатившая боль чуть было не лишила его сознания, однако он устоял на ногах. Когда боль немного утихла, адвокат огляделся по сторонам, но никого не увидел. Он постучал в дверь и окликнул Мириэль по имени. Ответом была тишина. Он постучал снова, гадая, что могло задержать девушку. Наконец за дверью послышались шаги, затем голос Мириэль спросил:
- Кто там?
- Я, - проговорил Коррогли, не сводя взгляда со своей руки. Вид крови вызвал у него головокружение и тошноту. Рана горела, и он стиснул запястье, чтобы хоть немного заглушить боль.
- Убирайся!
- Помоги мне, - взмолился он. - Прошу тебя, пожалуйста!
Дверь распахнулась. Ослабевший, он поднял голову и протянул Мириэль раненую руку, словно желая, чтобы девушка объяснила ему, что это значит. Ее лицо исказилось, губы шевельнулись, однако не издали ни звука. Потом на него нашло какое-то помутнение, а когда Коррогли очнулся, то понял, что лежит на песке у порога и глядит на ногу Мириэль. Никогда раньше ему не доводилось видеть ноги под таким необычным углом, и он с жадностью уставился на них. Но вот нога исчезла, осталась лишь голая коленка, молочно-белая, того же оттенка, что и Отец камней. И на этом белом фоне он увидел вдруг всех свидетелей, все вещественные доказательства и тома дела. Они промелькнули перед ним, подобно сценам, которые вроде бы проносятся перед взором умирающего, как будто дело Лемоса было для Коррогли важнее прочих событий его жизни. На грани беспамятства ему померещилось, что через долю секунды он постигнет нечто весьма существенное.
Ввиду ранения Коррогли получил выходной для поправки здоровья, а так как на последующие два дня приходился религиозный праздник, то в его распоряжении оказалось без малого семьдесят два часа. За это время ему надлежало придумать, как избавить Лемоса от наказания. Он сейчас ни в чем не был уверен: ни в том, как именно следует продолжать защиту, ни в том, хочется ли ему вообще продолжать. Предыдущей ночью пострадал не только он один: Кирин, пожилая дама, с которой он беседовал еще до начала суда, куда-то пропала, а на пороге ее дома нашли окровавленный кинжал, как две капли воды похожий на тот, что пронзил руку Коррогли. По всей видимости, драконопоклонники стремились добиться осуждения Лемоса, принуждая к молчанию тех, кто мог бы помочь резчику.
Первый день отдыха Коррогли посвятил тому, что заново просмотрел все материалы дела и сильно расстроился, ибо выяснил, что пренебрег множеством возможностей для расследования. Страсть к Мириэль и сама необычность дела настолько увлекли его, что он, так сказать, погнушался проделать обычную рутинную работу. К примеру, он не предпринял никаких шагов для того, чтобы узнать прошлое Лемоса, а ведь ему стоило установить, какой из Лемоса был супруг и почему утопилась его жена, расспросить резчика о детстве Мириэль, о ее друзьях... Да, он упустил столько, что лишь на перечисление упущенного уйдет не один день. Он намеревался повторно побеседовать с Кирин, поскольку был убежден, что она кое-что от него утаила, но его увлечение Мириэль привело к тому, что он забыл о своем намерении, а теперь Кирин исчезла, прихватив с собой все секреты. Ночь и день спустя он сообразил, что времени у него остается всего ничего, что на поверку выходит - он отнесся к процессу с известной прохладцей и что, если, конечно, не произойдет чуда, его подзащитный обречен. Разумеется, он может подать кассацию и выиграть месяц-другой, в течение которого расследует все, что столь неосмотрительно упустил, однако прецедент, отнюдь не тот, к которому он стремился, уже будет создан, а чтобы отменить решение уважаемого судьи, понадобятся неопровержимые доказательства невиновности Лемоса, каковых, учитывая природу дела, добыть практически невозможно. Осознав это, Коррогли закрыл записную книжку, отодвинул в сторону бумаги и уставился в окно на Эйлерз-Пойнт и на обагренное лучами закатного солнца море. Если высунуться из окна, подумалось ему, он увидит черные крыши храмовых построек, что прятались за пальмами на берегу, в нескольких сотнях ярдов за мысом; однако он не желал делать того, что лишний раз напомнило бы ему о неудаче. Лемос, быть может, и впрямь виновен, но факт остается фактом: он заслуживал лучшей защиты, нежели та, которую обеспечил ему Коррогли. Пускай он злодей, но злодей мелкий, особенно по сравнению с Мардо Земейлем.
Ночь выдалась более-менее ясной, обычный на побережье в это время года туман миновал Порт-Шантей. Среди облаков, гонимых по небу ветром, посверкивали звезды, огоньки в окнах домов Эйлерз-Пойнта как бы разгоняли темноту. За мысом на берег обрушивались белопенные валы; потом, когда начнется отлив, они изберут мишенью своих атак оконечность мыса. Коррогли наблюдал за их накатом и размышлял о том, что в движении волн есть нечто поучительное, но что именно, понять было нельзя. Он забеспокоился, подумав, с тоской и раздражением о Мириэль. Наконец он решил пройтись до "Слепой дамы" и что-нибудь выпить, но тут в дверь постучали и послышался женский голос. Коррогли вообразил, что Мириэль сама пришла к нему, слетел по лестнице и распахнул дверь. Однако женщина, что стояла на пороге, была гораздо старше дочери резчика, а темный платок, кофта и юбка свободного покроя не могли скрыть того, что стану ее далеко до девической стройности. Коррогли попятился, ибо при виде платка вспомнил о нападавшей на него фигуре в плаще с капюшоном.
- Я вам кое-что принесла, - сказала женщина с сильным северным акцентом и протянула ему конверт. - От Кирин.
Лишь теперь он узнал в незнакомке служанку Кирин, ту самую, что проводила его в дом несколько недель назад: полногрудая, плотная, с лицом, лишенным всякого выражения и походившим скорее на маску.
- Кирин сказала, чтобы я отдала это вам, если с нею что-нибудь случится.