— Хм, — произнес мистер Примби, слегка сдаваясь. Он взял лимонно-желтый томик и повертел в руках.
— Чтение! — сказала миссис Примби, указывая на три книжные полки.
Мистер Примби собрался с духом.
— Не требуй, чтобы я возражал против чтения, Крис, — сказал он. — Это и удовольствие, и просвещение. В книгах есть вещи… Право, Крис, по-моему, ты бы чувствовала себя счастливее, если бы иногда читала. Кристина-Альберта — прирожденная читательница, нравится тебе это или нет. Думается, тут она пошла в меня.
Миссис Примби вздрогнула и уставилась на его упрямое, покрасневшее лицо. Пенсне еще больше увеличивало гнев в ее глазах.
— Нет, это удивительно, — сказала она после короткой паузы, — это просто удивительно, как Кристина-Альберта умудряется делать все, что ей хочется.
Мисс Молтби-Неверсон, директриса пансиона, побывала у миссис Примби и сильно поколебала ее убежденность. Она, бесспорно, была настоящая леди, а школьная стирка, пока шли занятия, приносила по двадцать фунтов в неделю. Ее повели показать возмутительную картину, а она сказала:
— Так красиво! Одна из величайших картин в мире. И глубоко религиозная. Слова Библии, претворенные в картину. Что в ней вам не нравится, миссис Примби?
И тут, как по мановению волшебной палочки, картина перестала быть возмутительной, и миссис Примби стало стыдно за себя. Теперь она увидела, что ничего дурного в картине никогда не было.
Мисс Молтби-Неверсон сказала, что Кристина-Альберта — трудная девочка, но очень интересная личность, настоящая личность. И с большой способностью к теплой привязанности.
— Никогда этого не замечала, — сказала миссис Примби.
— Она принадлежит к типу, который я изучала, — сказала мисс Молтби-Неверсон просто, но исчерпывающе.
Она объяснила, что Кристина-Альберта принадлежит к активному типу. Предоставленная самой себе без дела, которое потребовало бы от нее напряжения ее способностей, она легко может наделать всякие опасные глупости. Почти всякие. Хотя ничего по-настоящему дурного в ее натуре нет. Просто избыток энергии. Если ей предоставить интересную трудную работу и дать простор для ее честолюбия, она может стать весьма достойной женщиной, возможно даже, выдающейся женщиной.
— Я в выдающихся женщинах не нуждаюсь, — отрезала миссис Примби.
— Но в них нуждается мир, — мягко сказала мисс Молтби-Неверсон.
— Боюсь, я старомодна, — сказала миссис Примби.
— Но Кристина-Альберта — нет.
— Мужчина пусть будет выдающимся в делах, а женщина — у себя дома, — сказала миссис Примби. — Сожалею, что не согласна с вами, мисс Молтби-Неверсон, но убеждения есть убеждения.
— Все зависит от нас самих, — сказала мисс Молтби-Неверсон.
— Боюсь, мне нравится, чтобы командовали мужчины, — сказала миссис Примби. — У женщины есть в мире свое место, другое, чем у мужчины.
— Но мне казалось, мистер Примби одобряет идею стипендии.
Миссис Примби даже растерялась.
— Ну, да, одобрял, — сказала она, словно не понимая, при чем тут это.
— Не отказывайтесь заранее, — сказала мисс Молтби-Неверсон. — Ведь она может и не получить стипендии.
Но Кристина-Альберта стипендию получила с оценками даже выше необходимых. Стипендия была двухгодичной, учрежденной филантропом с передовыми взглядами. Учреждена она была в Лондонской школе экономики. Едва Кристина-Альберта узнала, что стипендия за ней, как, не посоветовавшись с матерью или с кем-либо еще, отправилась в парикмахерскую и коротко постриглась. Для миссис Примби это было ударом чуть ли не хуже стипендии. Она оглядела свою обкорнатую носато-красивую дочь, испытывая приступ искренней ненависти.
Ей нестерпимо хотелось, чтобы ее дочь испытала бы к себе те же чувства, какие к ней испытывала она.
— Посмотрела бы ты на себя со стороны! — сказала она с ядовитейшей горечью.
— Знаю, знаю, — сказала Кристина-Альберта.
— И за что мне такая кара, — сказала миссис Примби.
Но проучилась Кристина-Альберта в Лондонской школе экономики всего год: в начале второго мать принудила ее отказаться от стипендии. Как-то вечером Кристина-Альберта, не предупредив мать, задержалась в Лондоне допоздна на обсуждении «Вопроса о народонаселении» в клубе «Добрая надежда» на Фитцджеральд-стрит и домой вернулась настолько пропахшая табачным дымом, что ее мать тут же раскаялась в своих уступках духу современности и тут же взяла их все назад.