Локоть виновато улыбается, будто он причина всеобщей несправедливости. Психолог нездоров, из него рвётся навязчивая идея. Это пугает. Есть же вещи помимо травли. Столы, стулья... Что-то ещё.
– А теперь вернёмся к нашему разговору. Почему ошибочно назначать Локи виновным?
– Потому что травля... это проблема коллектива?
– Верно, – мягко соглашается психолог, – я всегда считал, что на примере Бальдра можно рассказывать о пагубности травли. Она неизбежно заканчивается трагедией. Конечно, не стоит искать в мифах прямые параллели с реальностью. В миф не то чтобы верят. В нём живут. Если есть миф, реальности не существует. И наоборот, если есть реальность – миф в нём просто кино.
Локоть в задумчивости садится. Хорошую мебель разобрали тётки с нижних этажей, и хлипкие деревяшки стонут, моля о спасении. В кабинете темно. Из коридора тянет мокрой тряпкой.
– Поэтому нужно определяться. Травля разрушит всех, понимаете?
– Понимаю.
– Теперь, когда мы всё понимаем, остаётся понять, что же делать. Знаете, часто советуют драться. Кинуться на самого главного, ранить, а то и убить... Надеюсь таких мыслей нет? Нет? Хорошо. Что такое месть? Это один-один. А надо, чтобы табло оставалось пустым. Да и кому мстить? Кто в нашем случае главный? Чайкин? Выяснили, что нет. Копылов? Тоже нет. Гапченко? Фурса? Шамшиков? Нет главного. Потому что причина в коллективе, во всех его составных частях. Коллектив хотел убить Бальдра, но от коллектива богов можно было избавиться лишь в одном случае.
– Рагнарёк?
– Именно, – кивает Локоть и пускается перечислять, – также советуют провести урок примирения, привлечь авторитетных школьников, начать песочную терапию, подать жалобы в органы образования, оказать давление на директора, записаться в секцию... Заметьте – никто не выступает против травли как таковой. Её пытаются купировать, перенаправить на других, но не развеять по ветру. Что же, вполне разумно. Глупо восставать против собственного естества. Боги знали, что им грозит уничтожение и всё равно преследовали Бальдра. Если коллектив решил от кого-то избавиться, он сделает это даже вопреки здравому смыслу.
Во рту пересыхает. Неужто Локоть так долго ходил вокруг да около, ибо спасения не существует?
– Но что делать? Скажите! Что нужно делать!?
– Я не знаю, – Локоть отводит взгляд, – я бы правда хотел остановить травлю, но я не могу прийти и сказать: хватит, перестаньте, послушайте лучше о Бальдре. Нет, если желаете, я вызову всю пятёрку и побеседую с каждым...
– Не надо!
Психолог успокаивающе поднимает руки. Ему неловко за то, что слова опять не могут помочь:
– Понимаете, я могу только указывать направления. Два из них мы уже знаем: то, как устроен класс и то, как устроена травля. Моя задача подтолкнуть собеседника к выбору, но сделать его придётся самому. Иначе не будет опыта взросления, ответственности, и после школы всё повторится вновь.
Локоть устало откидывается назад. Веки прячут глаза, нога задумчиво раскачивает стул. Обычно словоохотливый, психолог угрюм. Перемена столь разительна, что немедленно хочется уйти, но в дверях останавливает вопрос:
– А про Бальдра вы сами придумали?
Локоть приоткрывает глаза. Смотрит внимательно, врозь. Такое ощущение, что ему хочется соврать:
– Я вычитал это у одного умника, но у него там слабо, конечно. Мне кажется, всё было не так.
Шествие началось из класса биологии. Люди и не могли иначе. К концу урока прекратились оплеухи, сзади задышали, задвигали ножницами, с плюканьем выдавили клей. В работе чудилась аппликация, задание со сбором гербария, детская одержимость с высунутым от рвения языком.
Они так и вышли из-за парт – выставив засунутые под одежду воздушные шарики, с приклеенными усами, ровным рядком, которого никак не мог добиться стареющий физрук. Чайка, Фил, Тоша, Фурса – в колонне не было Шамшикова, которому доверили снимать. Под всеобщий визг Копылов воздвиг хоругвь – рейку, на которой скотчем была примотана отцовская фотография. Подражая монахам, Пальцы запели: