Среди редких комментариев встречается одноклассница:
– Фе, как гадко(
Но подписана.
От другого, свежего комментария, сразу же прошибает пот.
– Зачем вы так? Что вам сделали?
Ей отвечают обстоятельно, в ошибочно подробном письме, и, хотя никаких причин, как и имён не называется, становится ясно, что ситуация уже долго обсуждается в конференциях класса и школы. Притворяться бессмысленно. Те взгляды от подоконника не случайны... И этот смех, как пройдёшь...
Все всё знают.
Телефон загорается. Это Фурса звонит на ежевечерний моцион. С началом травли Толя потерялся, стал ходить ещё медленнее и чаще оглядываться, а потом напустил умудрённый вид и принялся поучать. Голос его звучал уставши, будто звонил наработавшийся функционер, который целый день перебирал государственные бумаги.
– Здарова... – по телефону Толя, как и Шамшиков, ещё здоровался, – когда Чайке всечёшь?
– Зачем?
– Всё делаешь вид, что не понимаешь? Блин, если бы моего батю так поносили, я...
– И что бы ты сделал!? – на Фурсу хочется наорать, – Ну что!? Раскидал бы всех? Убил? – и уже без слов шепчется личное, выстраданное: "Ты не был, не ощутил, не знаешь! Не знаешь как это! Замолчи!".
Толе приятно, что на него кричат вот так, издали. Можно повертеться на кресле, поковыряться в ухе, а затем с расстановкой зачитать нотацию. Дабы упредить её, приходится спрашивать:
– Ладно, что там опять?
– Точно хочешь знать? Они до такого договорились...
– До чего!?
– Как бы получше объяснить... Нельзя быть слабым. Нужно уметь постоять за себя. Если не отвечать – будут гнобить. Так устроена жизнь, – покормленный мамой Фурса довольно заворочался в кресле, – короче, если не всечёшь Чайке, вообще опустят. Я когда с ними до дома иду, там такое обсуждается... Как обоссать, куртку поджечь. Но с Папиком... ой, ну... эээ, понял в общем, у них реально помешательство. Они озабоченные, Фил с Чайкой так вообще... Хотят узнать, где он работает, чтобы туда прийти. Думают на машине краской что-нибудь написать. Прикинь, да? Ну мы с Вованом в этом не участвуем, если что.
– Спасибо, – в голосе нездоровая дрожь.
– Да ладно, – Фурса честен, – мы просто не любим, когда вот так. Да и... Кхм...
– Что...?
– Точно хочешь знать?
Ясно лишь, что Фурсе точно хочется рассказать.
– Короче, они игру делают.
– Игру?
– Ага. Про Папу.
– Они совсем что ли...!?
Соглашаясь, Фурса сам подбирает крепкое слово.
– Наглухо. Там Вован в основном прогит. Ну, ничего сложного в целом. Взяли фотку, анимировали её, нарезали шаблонов...
– Каких ещё шаблонов!?
– Эээ... – Толе правда неловко, и это располагает к нему, – биту там, полотенце, веник, эээ..., – помявшись, Фурса называет то, из чего хотели обоссать, – и всем этим типа можно тыкать, хлестать по лицу, эээ... животу. Жигой можно усы поджечь. Тоша ещё обещал озвучить.
Да, у него хорошо получится.
– В-о-о-т...
Хочется оледенеть, но по сбивчивому тону Фурсы ясно, что он не договаривает самое унизительное. И то, что в жизни может быть что-то унизительнее, чем похабная игра про родного отца, заставляет испытать жгучий стыд.
– Что ещё?
– Демку скинули в конфу класса.
Сердце падает вниз, туда, в лёд внутренних органов. Завтра любая девочка, а послезавтра любой старшеклассник, повстречавшись, спросят – знал же, видел, почему ничего не сделал? Отчего не защитил отца? Мы играли в него и теперь имеем право судить.
– А ты? – в голосе хрипы, – Ты тоже играл?
– А как бы я ещё об этом узнал? – удивляется Фурса, – В конфе почти все играли, но, знаешь, никому не понравилось. Народ адекватно себя повёл, у нас вообще класс хороший. Может, добавить в конфу? Тогда бы они притихли.
– Нет, не надо.
Из беседы пришлось удалиться, чтобы ни о чём не догадываться. Незнание дарило покой, а звонки Фурсы рассеивали его. Толю никто не просил стучать, он докладывал сам, может даже из лучших побуждений, но делал только хуже. Толя клал трубку и шёл спать, а тут долго ещё не спалось, комкалось, выло. Фурса был товарищеским напоминанием о травле, хотя о ней просто хотелось забыть, и, возможно, на скромный мизинец была возложена задача бередить её незаживающую рану.