Автобус не подводит — сразу подъезжает. Нервно поглядываю на часы, не могу усидеть на месте.
— Позвольте?
— Конечно.
На парном сиденье пододвигаюсь к окну и тут же отворачиваюсь. Я не брюзга, но горло сжимается спазмом. Мужчина по соседству слишком долго не стирал вещи. Теперь меня тошнит еще сильнее, стараюсь отвлечься. Подтягиваю ворот блузки к носу так, чтобы мужчина не заметил. Ткань пропитана моим парфюмом, и на крохотную дольку рассеивает дурноту, становится легче.
За пыльным стеклом наглухо тонированная тачка с помятым бампером двигается параллельно мне. Привлекает внимание окружающих. Многие девушки очень хотели бы познакомиться с ее владельцем. А я, наоборот, от него скрывается.
— Можно пройти? — выдавливаю из себя, и попутчик убирает колени в сторону.
Вылетаю из автобуса, как из преисподней. Жадно заглатываю воздух. Стучу низкими каблуками по серому асфальту мимо парковки. Потом бегу в торговый центр. И — ха-ха! — еще каких-то пару минут — и меня бы уволили, а так нет.
— Кошкина, ты хоть бы ресницы подкрасила, а то как моль! — встречает посреди отдела коллега Дарья.
С иголочки вся. Даже локон страсти выпустила и, кажется, с утра пораньше наведывалась к визажисту.
— Все с собой. А что-то не так?
— Забыла? Сегодня к нам в отдел нагрянет сам Шляйн — дизайнер весенней коллекции. С репортерами.
“Репортерами” — выделяет голосом.
Точно, но только этого и не хватало. Не теряя времени, семеню в комнату персонала. Я не укладывала волосы — приходится сделать балетную шишку. С помощью косметики рисую на серо-зеленой физиономии свежий вид с персиковым румянцем.
Суета по ту сторону дверцы явно дает понять, что знатные гости во главе с известным дизайнером решили не тянуть со съемками. Приоткрываю дверь, выглядываю из-за угла.
Наш директор в пиджачке сияет начищенной лысиной и туфлями. Услужливо топчется сбоку высокого седовласого загорелого мачо. Вокруг мушками парят четверо репортеров. Столько же охранников кутюрье.
Немного волнительно, а Дарья как рыба в воде. Уверенно разговаривает по-английски, изображает безмерную радость. Это профессионализм. На самом деле Дарья хочет читать журналы на работе и есть свои любимые макаруны, а не вот это всё.
Поправляю юбку, медленным шагом крадусь к коллегии. Улыбаюсь во весь рот, а Шляйн взглядом-молнией тут же прожигает меня. Чувствую, как краснею, и получаю ответную мужскую улыбку. Жмусь к темным пиджакам, будто не в бутике, а мимо проходила. Шляйн, не замечая никого вокруг, шагает прямо ко мне. Глазами мечусь по залу. Шеф максимально напряжен. Я тоже.
Глава 10.
— Русская красота неотразима… — с акцентом тянет Шляйн, останавливаясь почти вплотную. Хлопаю глазами, смотря на его белоснежную, словно унитаз, улыбку, потом на Вениамина Аристарховича. Вижу, как капельки пота проступают на идеальной лысине шефа. Слепну от фотовспышек.
— Мне нравится эта девушка.
Заверните и упакуйте с собой — именно таким тоном произносит это дизайнер. Престарелый Казанова, перешагнул пятый десяток.
— Вы гениальный модельер. Спасибо за ваши наряды, — говорю что могу.
А Шляйн мысленно уже выпил вспомогательных таблеток, раздел меня полностью. Непроизвольно дергаюсь, как только представляю мужчину без одежды.
Я пячусь на полшага назад, придерживаюсь за штангу с пиджаками, а Шляйн дотрагивается шершавой ладонью до моей щеки и оценивает ее бархатистость.
Он известный человек, и, наверное, подтирает зад купюрами. Но от Шляйна просто несет чудовищным парфюмом. Особенно от запястья и рукава. В ноздрях мгновенно щекочет, во рту оседает горечь.
— I want you… — откровенно шепчет Шляйн мне в ухо, чтобы никто не слышал.
Он не отстраняется от лица и дышит. Дышит, окутывая своим “Шипром”. А мне плохо… Ощущенье — кишки навыворот. Тяжкий ком подкатывает к горлу, приходится сглотнуть. Но нет, чертов Шляйн настроен решительно, мое обоняние тоже. Секунда, вспышка репортера — и я вздрагиваю, не в силах больше сдерживать тошнотный позыв. Утренний йогурт со злаками и семенами льна теперь на темно-синем костюме кутюрье. Проклятье…
Я жмурюсь и слышу хлесткий шлепок шефа. Он с размаха бьет сам себя ладошкой по лбу. Дарья икает, а репортеры только усиливают щелчки камер. “Тщерт” и “фак” извергаются из уст Шляйна хрипом. Открываю один глаз и вижу только сутулую спину мужчины. Быстро отдаляющуюся. Вениамин Аристархович на цырлах рядом с кутюрье. Уважаемые господа уходят прочь из бутика.