— Девушка, а где проживает Мария Кошкина?
Брюнетка в легинсах и джинсовой юбке сверху замирает у калитки. Поблескивает в темноте глазами то на меня, то на тачку.
— А вам зачем? И кто вы?
Вот какая ей разница? Любопытная аборигенка Кончиков. Но приветливо улыбаюсь:
— Увидеть хочу.
— Манька вообще-то в городе. А дом родителей до конца асфальта, потом налево и на самую окраину.
Остальные вопросы уточнения личности игнорирую, просто киваю, бегом возвращаюсь в авто. Теперь я прибавляю скорости, грудину распирает от огня и недосказанности Маруси. Все изменилось мгновенно, хотя сам до сих пор не осознаю.
— Писец подвеске…
И это как вообще? Настает поворот на улицу Кошкиной, но кажется, будто из Новых кончиков совершил телепортацию в окопы, в истерзанную бомбежками землю. Раскуроченная колея нещадно скребет не только по дну роскошного авто, но и моей душе. Каждый удар днищем колет в сердце. Гребаные Кончики. Двигаюсь максимально медленно, глазами ищу тот самый дом на окраине.
Мария
— Мань, зайди в ограду к дяде Пете, полешек березовых принеси, он мне еще с прошлой зимы должен. Прохвост, — говорит отец.
— Да поздно уже, подумает, что ворую.
— У соседа и так проходной двор, иль испугалась? Так фонарик захвати.
— Не нужно.
Мой отец во дворе разжигает мангал, по традиции семейной. Родители всегда жарят мясо в честь приезда единственной дочери. Распахнутые настежь двери освещают территорию. Мама на веранде режет помидоры. Я абсолютно не устала — выспалась днем.
Родственники вошли в положение, сказала бы даже — обрадовались, что я, наконец, потеряла славу засиделки в девках. Вот только уж очень настоятельно желают познакомиться с Райнером.
А меня как переклинило после увиденного ночью в лесополосе. Звериная жестокость Марата навсегда отпечаталась у меня в голове. Пусть даже и наказывал Глеба за низменный поступок, но кровь и умоляющие стоны мажорчика вновь и вновь звучат в памяти.
Надеваю резиновые калоши, накидываю отцовскую куртку. Мелкими шажками выхожу за калитку и двигаюсь к полуразвалившемуся забору резиденции дяди Пети. Он из тех мужиков, кто постоянно навеселе. Одинокий волк, перешагнувший полтинник. Зимой и летом сидит на лавке, и ему больше всех надо.
Хочу провернуть захват поленьев незамеченной, по протоптанной дорожке иду за дом. Со скрипом открываю дверцу деревянной сараюшки. На ощупь тянусь за дровами.
Вздрагиваю — пёсик громко лает. Вот сейчас разбудит хозяина, и тот к нам явится со своей медовухой и разговорчиками.
— Фу, Шарик. Не узнал, что ли? Это я, Манька, — оправдываюсь перед собакой.
Суетливо беру третье полешко, но пёс не успокаивается. Я слышу лязг калитки и отшатываюсь. Огромная черная фигура сквозь темноту движется прямо на меня. Хочу вскрикнуть, но горло сковало спазмом. Роняю поленья, тихонько пячусь и упираюсь в стену. Щурюсь, пытаюсь рассмотреть лицо. Закусываю губу, чувствуя до боли знакомый аромат мужского одеколона.
— Не ждала меня, Белоснежка?
Его голос сладким ядом разливается по венам. Парализует. Заставляет дышать через раз.
— Уходи, пожалуйста… Я не знала, что у тебя другая жизнь. Положение. Статус.
— Ты беременна, Белоснежка.
Его сильные руки надежной преградой упираются по обе стороны от меня, прижимая к стене еще ближе.
— Пусти! Твои миллионы не дают права распоряжаться судьбами других!
— Ты беременна. Носишь под сердцем моего ребенка…
Райнер склоняется к моему лицу, глубоко вдыхает. Я понимала, что это случится рано или поздно. Понимала, что Марат найдет меня, но чтобы так быстро…
Упираюсь ладошками в его грудь, толкаю.
— …Кто тебе рассказал о моем статусе?
— Глеб. Врать бессмысленно, я не дурочка и больше не поведусь на твои россказни.
— Ммм… Ну и не надо, — хрипло рычит мужчина.
Окутывает висок дыханием.
— Марат, я боюсь тебя, не надо.
— Почему?
Его горячая рука спускается под старенькую одежку, легким нажимом заставляет ощутить жаркое тело. Слишком остро, и мы на предельно малом расстоянии.
— Ты очень жесток, Марат. В тебе зверь просыпается…
— За Глеба своего распереживалась? Так вроде против твоей воли он тебя за город повез. Ты моя, Белоснежка. А то, что принадлежит Райнеру, обижать, и уж тем более трогать — нельзя. Опасно для жизни. Понимаешь?
Мужчина нервно перебивает, обнимает за плечи. Щекой прислоняюсь к его груди, слезы размывают взор, и сердце Марата разрывается. Я чувствую ритм, он в точности повторяет мой.
— Ты убивал людей, да?
Чуть отстраняюсь, в ночном сумраке снизу вверх разглядываю Марата.