— Вы тоже ничего, — выпалила я и тут же покрылась румянцем. Боже, я еще ему в симпатии призналась? Ну, точно крыша поехала…
— Рад слышать, — буркнул он и мне показались нотки недовольства в его самоуверенном тоне. Неужели ждал большего? Так вот не дождется!
— Ах... — обессиленно откинув голову назад, я ощутила, как одна его рука медленно спустилась вниз. Туда, где между складочек бушевало самое настоящее пламя. Я задрожала, выгибая ягодицы назад и моментально напоролась на его брюки. Кое-что из них снова выпирало и было очень твердым.
— Я не хотел так, — прорычал он мне, скользя пальцем по клитору. Именно поэтому я вообще не слышала его слова. Пульс отбивал битами в ушах намного громче. — Ты не оставила мне выбора. У меня отличная выдержка, Машунь. Но не сейчас.
Все, что происходило вокруг напоминало какой-то сюрреалистичный сон… Отец Валеры и я… Этого просто не могло быть!
— Боже, — застонала я, морщась, — Остановитесь…
— Ты действительно этого хочешь? — словно змей искуситель шепнул мне на ухо, не прекращая своих движений. Я прикусила губу и промолчала, потому что солгать не могла.
— Будьте мудрее, — взмолилась, цепляясь на остатки благоразумия. — Вы старше. Очень сильно. Это неправильно. Так нельзя.
Он глухо выдохнул, будто принимая какое-то решение. Окончательно необратимое. Не для меня, не для него.
— Я тебя хочу, — три слова. Они вторглись в мой мозг словно вспышка сверхновой. И прежде чем я успела осмыслить их в полной мере, Дмитрий Петрович скользнул пальцами по складкам вниз, слегка проникая внутрь. Будто заигрывая. Утопая в моей влаге. — А ты хочешь меня.
Это было нелепо отрицать, глупо противиться. Не понимая того, не произвольно… По какому-то душевному порыву и наитию я медленно раскачивалась на его ширинке, чувствуя каждый изгиб его напряженного органа.
— Этого мало… — попыталась зацепиться я за ускользающую ниточку разума. — Это пройдет…
— Поверь, — как-то грустно и самоуверенно хмыкнул мужчина, — Не пройдет.
Внезапно его движения стали резче, агрессивнее, целенаправленнее. Я больше не могла думать и говорить. Это был сделано умышленно.
Не знаю, как Дмитрий Петрович сделал это так быстро… Возможно, время вокруг меня просто растворилось? Но когда он коснулся моей продрогшей ладони, заведя ее назад, то я ощутила пальцами бархатную горячую кожу. Он накрыл моими пальцами свой член, и я сжала его по инерции. Еще до того, как в полной мере поняла, в какую именно игру вписалась.
Мурашки волнами снова и снова бегали туда-обратно, во рту мгновенно пересохло. Губы мужчина находились на уровне моего уха, и я услышала пронзительных хрип из самого нутра. Какая-то часть меня желала этой реакции, гордилась ею. Именно она – та самая часть – изучающе и не смело скользнула вверх-вниз. Дмитрий Петрович путанно выдохнул:
— Не останавливайся, — я почувствовала поцелуй на своем плече. Поощряющий, благодарный. На душе стало так странно тепло, будто кто-то включил печку. — Мне нравится.
Никогда в жизни ранее я не видела член вживую. Собственно, и сейчас я его не видела. Но то, что чувствовали мои пальцы было большими, приятным, нежным. Головка казалась чуть шершавой, мягкой и шелковистой, а вон сам ствол толстым, обвитым едва ощутимыми венками.
Стоило сжать его чуть крепче, и он приветливо задрожал под моей рукой, а Дмитрий Петрович явно напрягся. Капелька жидкости выскользнула из верхушки, и я растерла ее по всей длине.
Удивительно, какой смелой я была в тот момент. Какие странные и грязные вещи себе позволяла!
— Все, — устало сорвалось с мужских губ, — Хватит, Машунь.
Я не понимала, о чем он говорит, мыслить совершенно не выходило… Как вдруг Дмитрий Петрович резко дернул меня за руку, заставляя крутнуться на месте и встретиться с ним взгляд. Почва тут же ушла из-под ног.
Бежать было поздно. Прятать голову в песок, как трусливый страус, тоже не выйдет. Теперь его глаза смотрели в мои. Напрямую передавая свои горячие похотливые мысли. Кажется, в карих зрачках я видела то, что мужчина собирается сделать с моим телом.
От страха грудь моя нервно вдыхалась, а рот распахнулся в ужасе. Кажется, кислорода в комнате вообще не сталось!
— Господи, — хотела про себя, по произнесла почему-то вслух. Звучала удивленно, ошарашенно, — Это ведь и вправду происходит!
Секунду длилось гробовое молчание, разрушаемое лишь биением моего непослушного сердца. Дмитрий Петрович странно вскинул бровь, изучив меня взглядом довольного кота, а затем четко и серьезно отчеканил одно лишь гребанное слово: