Глава 10
На следующий день Элисон разбудил настойчивый звонок в дверь. Она с трудам заснула накануне ночью и сейчас, взглянув на часы, с удивлением обнаружила, что еще очень рано.
Застонав, она села на постели, не сомневаясь, что это Лори и Лерлин пришли доложить ей о том, как приглядывали в выходные за животными. Черт побери, надо было оставить на двери записку, что она спит и просит ее не беспокоить.
Когда Элисон спускалась по лестнице, снова раздался звонок, на сей раз сопровождавшийся громким стуком в дверь.
— Сейчас, — сердито крикнула Элисон, направляясь сначала в ванную.
В зеркале над раковиной она изучила свое изможденное лицо, припухшие веки и всклокоченные волосы. Не стоило показываться детям в таком виде. Элисон плеснула в лицо водой, потерла щеки, чтобы они не выглядели такими бледными, и провела ладонью по волосам.
Выйдя из ванной, она снова услышала стук. Петр Великий зловеще зарычал, и тут до Элисон дошло вдруг, что это никак не могут быть близнецы. Во-первых, они не ждали ее раньше следующего утра. А во-вторых, она дала девочкам ключ.
Заперев Петра Великого, Элисон подошла к двери.
— Кто там? — спросила она.
— Коул. Впусти меня.
Тон его был почти зловещим. Элисон инстинктивно отшатнулась от двери.
— Уходи, — отчетливо произнесла она. — Нам нечего сказать друг другу.
— Мне многое надо сказать тебе. Или ты открываешь дверь, или я ее вышибу. Выбирай сама.
Элисон привалилась к двери, охваченная неожиданной слабостью. Как он добрался сюда так быстро и почему непременно хочет устроить сцену? Только потому, что на этот раз не он положил конец своему очередному роману?
Решившись, она распахнула дверь. Не ожидая приглашения, Коул ворвался внутрь и только потом повернулся к ней лицом.
— Так, значит, ты все время играла со мной? — голос его был каким-то безжизненным, а глаза холодными, словно каменными. — Или этот сценарий разработан, чтобы услышать от меня предложение руки и сердца?
Элисон была вне себя от гнева.
— Я не обязана отвечать на твои дурацкие вопросы. И лучше тебе убраться, пока я не сказала всю…
— Правду? Это будет что-то новенькое — услышать от тебя правду. Да, мне очень хотелось бы услышать твою версию правды.
— Мне стало скучно — это понятно? — Элисон знала, что поступает жестоко.
— То есть, ты хочешь сказать… нет, я не верю в это!
— Лучше поверь. О, не сомневаюсь, большинство твоих женщин считают тебя неотразимым любовником, но именно это отвратило меня от тебя. Ты был хорош слишком для многих. Я не хочу быть одной из толпы. Поэтому — прощайте, мистер Гамильтон. Приятно было с вами познакомиться.
Элисон указала Коулу на дверь. Глаза его сверкнули гневом и яростью, губы сжались в тонкую линию. В один прыжок он оказался у двери и резко захлопнул ее. В задней части дома заливался лаем Петр Великий, и когда Коул сжал запястье Элисон, она пожалела, что заперла собаку.
— Пусти меня, Коул, — процедила она сквозь плотно сжатые зубы.
— Я сделал ошибку, — он резко встряхнул ее. — Я был к тебе слишком внимателен. А на самом деле тебе хотелось вот этого!
Прежде чем Элисон успела понять, что происходит, сильные руки Коула уже прижимали ее к груди. Она попыталась уклониться от поцелуя, отвернув голову, но Коул погрузил пальцы в ее волосы. В поцелуе его не было ни капли нежности. Он впился в губы Элисон властно и жестоко, держа ее при этом за волосы, чтобы она не могла увернуться.
Когда Коул наконец отпустил Элисон, она провела тыльной стороной ладони по припухшим губам.
— Ну хорошо, ты проявил свой мужской шовинизм. А теперь убирайся отсюда, пока я не закричала.
— А кто услышит тебя? У этого сарая толстые стены. А дом твоих хозяев в двухстах ярдах, не меньше. К тому же ты ведь не хочешь, чтобы я ушел. Ты хочешь, чтобы с тобой обращались грубо и решительно.
Коул легко оторвал Элисон от пола и понес по лестнице наверх. Она слишком поздно осознала истинные масштабы его гнева. Элисон пыталась вырваться, царапалась и кусалась, но державший ее мужчина был слишком силен, и она не могла с ним справиться. Коул швырнул Элисон на постель, и, когда она попыталась подняться, придавил ее, не переставая при этом срывать с себя одежду и распахивая ее халат. Затем он оказался сверху, придавив ее всей своей тяжестью к матрацу, и на этот раз его губы и руки не ласкали, а подчиняли себе тело Элисон.
Она не могла потом вспомнить, в какой момент перестала сопротивляться, но тело ее сначала сделалось покорным, а потом зажглось ответной страстью. Но даже отвечая поцелуем на поцелуй, отдаваясь ему всем телом, Элисон чувствовала болезненный стыд за свою слабость, за то, что не могла перестать любить этого мужчину.