— Слушай, Пантелей! — я резко поднялась, чтобы высказать ему все в лицо, а через мгновение была сграбастана в объятия.
— Я тебя слушаю, Ир, — прошептал он мне на ухо. — Очень внимательно слушаю. Что… между нами… произошло…
А потом он…
Меня.
Поцеловал.
Глава 10
Это не был поцелуй в губы.
Скорее просто прикосновение, но бессовестный Пантелей на пару секунд прижался ко мне плотнее, как дикий зверь, шумно втянул носом мой запах и опалил шею раскаленным выдохом.
— Отпусти! — взвизгнула я, моментально представив, что будет, если он не остановится. Максимально отогнулась назад, вырвала руку из капкана его объятий, размахнулась и уже почти влепила ему пощечину, но остановилась буквально в сантиметре от его лица.
— Ну и что затормозила? — в тоне Пантелея не было ни угрозы, но ярости, только искреннее любопытство.
— У меня тяжёлая рука! — зло фыркнула, на взлетевшем до небес адреналине. — Вот так ударю, стрясу тебе всё окончательно, корми тебя потом из ложки и утку выноси.
— А ты бы стала?
— Нет, конечно! Выпнула бы тебя за порог и сказала бы, что так и было! Отпусти! — я трепыхнулась, но ничего не изменилось. Железная хватка Пантелея была крепка, как оковы.
— Не дергайся. Голова от тебя заболела.
— Это от меня-то? А не от того, кто тебя огрел по башке?
— Так может ты и огрела!
— Да пошел ты! — сорвалась я, максимально от него отвернувшись, чтобы не видеть самодовольное, ухмыляющееся лицо.
— Не хами мне.
Я поперхнулась от лицемерия гада.
— А ты сам-то что делаешь?!
— Жду твоего ответа. А ты увиливаешь и увиливаешь.
— Я тебе все рассказала.
— Нет.
Пришлось смириться с упрямством этого барана.
— Что ты хочешь знать?
— Почему я оставил тебя в этом дерьме. У меня же есть деньги.
Обман грозил зайти ещё дальше, но сейчас уже не было пути назад.
— Есть. Но не твои.
— Это как?
— Ты жиголо.
— Что?!
— Ну это когда мужчина живёт и обслуживает женщину за день…
— Я помню, что это значит! — прервал меня Пантелей, видимо, не желающий мириться с подобной действительностью. — Какого хрена мне это нужно?!
— Ну ты всегда считал, что достоин большего. И вот удача тебе улыбнулась.
— Подожди. Но если я ушел из-за денег, это ж заработок, — Пантелей поморщился. — Почему я не даю деньги на детей? Или ты слишком гордая и не берешь? — нахмурился он, а следом сжал челюсти и шумно задышал.
— Тебе нужно лечь!
— Отвечай!
Я медлила, перебирая в голове подходящее объяснение. Тем более на первых порах занималась этим регулярно.
— Ты сорвал джекпот. Страсть и новая роскошная жизнь. А мы. Здесь. Выбор был очевиден.
— Для кого очевиден?! Это я тебе сказал сам?
— Не сказал, — облегчила себе задачу я. — Пришел, забрал вещи и ушел.
— Какие вещи?
— Все твои.
— Зачем мне в новой жизни старье?
— Ну не все, — спохватилась я. — То, что тебе было нужно. Все “старье” я выкинула через месяц.
— Ты была настолько уверена, что я не вернусь? — лицо Пантелея вытянулось.
— Да. Ровно столько мне понадобилось, чтобы понять, что я не приму тебя назад.
— Почему?
— Потому ты бросил меня в тот момент, когда твоя помощь нужна была больше всего.
— Мне не нравится твой рассказ. В нем что-то не сходится.
— А я тебе скажу что. Ты себе в нем и не нравишься! А не сходится у тебя в нем нынешнее, вылезшее из подсознания представление о порядочном человеке, с тем, кем ты был. Всё, иди ложись! Пантелей, тебя шатает!
— Нет, не это. Зачем ты рассказываешь мне о том, каким подонком я был, если можно…
— Нельзя, Пантелей! — истерично хохотнула я. — Из тебя же даже сейчас, когда ты без памяти, лезут замашки той роскошной жизни.
— Неправда.
— Тогда отпусти меня и иди ложись. Мне нужно поднять дочь, иначе она будет долго засыпать вечером, и готовить ужин. Для тебя в том числе, — бросила я ему заманчивый “сахарок”.
“Сахарок” сработал, но только наполовину.
Пантелей выпустил меня из рук. Открыл дверь, слегка пошатываясь вышел из чулана.
Я вылетела вслед за ним, обогнала и поспешила в спальню к детям.
— Я тебе не верю, — прилетело мне в спину. — Скорее всего ты просто не знаешь настоящей причины.
Я не обернулась. Ну хоть не обвинил, что специально!
На секунду мне опять стало стыдно, но уже по привычке воскресила в памяти самоуверенную хамскую улыбку Пантелея рядом с разбитым курятником и стыд отступил.