Для нас, христиан, ни боли, ни горечи не должно существовать. Принесем нашу горечь к стопам Христа — и она станет бесконечно сладкой.
— Отче, как мы должны противодействовать несправедливости?
— Каждый противодействует ей в соответствии со своим духовным состоянием.
— До каких пор я должен уступать и позволять другому наносить мне обиду? Если мне известно, например, что он хочет у меня что‑то отнять.
— Разве ты не читаешь Евангелие? Не говорится ли там: «Кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два» (Мф. 5,41). Сказано не о том, кто попросит, а о том, кто принудит. Или: «Отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку» (Лк. 6,29). Не надо пытаться составить свое собственное Евангелие.
— А если другой хочет меня обворовать?
— Правильное чувство — это ощущение вины за то, что ты не заметил нужды ближнего, не дал ему необходимого и тем самым подтолкнул его к воровству. Раньше нужно было бы об этом подумать. Все люди — братья по плоти, а мы, христиане, — братья и по плоти, и по духу. Хорошо ли обижать своего брата? У меня три — четыре квартиры, загородный дом, а у него нет ничего. Это справедливо? Это правильно? Не должен ли я с ним поделиться? Если материальные блага распределяются не по Евангелию, то придет час, когда их распределят с помощью ножа. Потом, конечно, по промыслу Всеблагого Бога, люди снова обратятся к Евангелию.
— Ееронда, если человек — мошенник или, скажем, лодырь, должен ли я давать ему милостыню?
— Заслуживаем ли мы сами тех даров и той милостыни, которую нам посылает Бог? Нравимся ли мы Богу? Но Бог, несмотря ни на что, дает нам то, в чем мы нуждаемся. А иначе что же выходит, мы должны помогать только тому, кто нам понравится? Что говорит псалом? «Не по беззакониям нашим сотворил есть нам, ниже по грехом нашим воздал есть нам».
…Скупые люди — это «копилки». Их содержимым воспользуются потом другие. А сами они, по своему неразумию, теряют возможность получить награду за милостыню, оказанную какому‑нибудь несчастному.
— Геронда, не знаю почему, но я как‑то особенно почитаю Святую Параскеву Пятницу.
— А я — Святую Варвару. Когда меня забирали в армию, я молился Святой, чтобы она мне помогла не убить на войне ни одного человека. И действительно, меня определили в связисты. Это была редкая должность, и все интересовались, какими знакомствами я воспользовался, чтобы ее получить. Когда я говорил, что у меня нет никаких связей, мне не верили. Наконец говорю: «Да, есть у меня одно знакомство». — «Какое?» — спрашивают. — «Бог». (Старец засмеялся.)
Однажды Старец, я, Апостолис и Ставрос — двое только что принявших крещение бывших мусульман — на моей матине поехали в одно мусульманское селение навестить некую знакомую Ставроса, которая «заболела».
Первое, что она сказала Старцу, было: «Во мне живут демоны».
В комнате остались Старец, женщина и Апостолис. Я играл с детьми на улице, другие пошли сообщить о приезде Старца тем жителям села, которые хотели с ним повидаться.
Минут через двадцать женщина вышла из дома, неся кофе. В ней что‑то заметно изменилось. Вышли и остальные. Улучив момент, Апостолис спросил меня, заметил ли я что‑нибудь, почувствовал ли я запах?
— Нет, — говорю. — А что случилось?
— Когда Старец осенил ее крестным знамением, у женщины изо рта стало выходить зловонное облако. Старец отступил назад и сказал: «Ты видишь, Апостолис? Видишь?» Я ощутил невыносимое зловоние. Внезапно женщина заговорила: «Нет, нет, не уходи». Тогда Старец приказал: «Скажи ей, чтобы она его прогнала».
Я перевел на турецкий: «Прогони его, дорогая, прогони». И женщина стала говорить: «Уходи, сатана, уходи». Примерно шесть — семь раз она это произнесла. Потом притихла, успокоилась и сказала: «Сейчас мне хорошо, свободно, исчезла тяжесть, которая давила на мою душу».
Она с благодарностью поцеловала руку Старца, а когда мы уезжали, пожелала ему доброго пути.
— Не бойся, Христос и Пресвятая Богородица помогают тебе. В следующий раз ты сама заваришь нам кофе, а не просто принесешь, — сказал ей Старец. Он был радостен.
Когда представилась возможность, я расспросил Апостолиса — как случилось, что женщина стала бесноватой.
— Она, — сказал он, — была фанатичной мусульманкой. Ходила убираться в теке — своего рода турецкий монастырь, так скажем. Там, где собирались дервиши[59]. Как‑то раз, когда она была в теке одна, ей явился демон и убедил ее начать копать в разных местах, чтобы найти деньги.