— Потом придумывает небольшую такую…
— …крохотную совсэм, — говорит Жора.
— …атомную бомбочку… и все летит вверх тормашками — начинай сначала?
— Да, и потом этот высший разум… Главный конструктор, если хочешь…
— Творец всего сущего…
— Да, он устраивает небольшой потоп, чтобы смыть следы разрушений…
— А Ноя он предупреждает до атомной войны или после?..
— На разных моделях по-разному…
— А-а-а!..
— Тогда можно было бы объяснить, почему в горах…
— В Кавказских?..
— Отстань — в самых высоких горах… В Андах!.. На Тибете… Где люди находят остатки древних цивилизаций…
— Куда водичка не достает…
— Конечно!
— Жаль, что Кавказские горы меньше… Совершенно ясно — здесь каждый раз приходится начинать сначала.
Жора соглашается, наливая пива из глиняного кувшина в большую эмалированную кружку.
— Ясно, тебе наука дороже…
— Но ведь есть в этом логика — разве нет?
— А что, если… — не спеша начинаю я, — что, если мы предположим как раз другое? Что возникновение разума — чистая случайность… Помнишь, есть такая теория?..
— Буржуазная теория…
— Ага, вредная…
— Что все люди были здоровы как бык!
— Тогда уж — как быки…
— Да, как быки…
— Просто все люди были тогда, как люди, рядовые ребята среди остальных животных. И вдруг один заскучал, сел в сторонке…
— И стал думать о судьбе своего племени…
— Да, и каким-то чудом мы пошли все-таки не от этих здоровых ребят, которые ни о чем таком, кроме как о поесть, ничего не думали. А пошли как раз от этого шизофреника…
— Тогда все, что мы построили, все, чего мы добились, выходит, — плод больного воображения?
— В какой-то степени…
— Не нравится мне эта тэория, — говорит Жора.
— Я тебе не говорю, что мне она нравится…
— Лежи, моя очередь доставать, — говорит Жора.
Поднимает из колодца бидон; и слышно, как тот постукивает о стенки колодца… Потом пиво, булькая, льется в кувшин, а бидон глухо шлепает о воду — от одних этих звуков, и правда, становится прохладней.
— Тебе налить?
— Плесни…
Потом мы слышим, как на улице Семеновна здоровается с нашей соседкой, и та, видно, подходит к плетню посудачить, и они говорят неторопливо и громко:
— Ох и кричали, Андреевна, твои петушки на зорьке! Я к колодезю шла, а они заливаются…
— Да вот зарезать не соберуся. Сама крови, не дай бог, не переношу, а Люську никак не могу допроситься — как завьется с утра, так до ночи…
— А ты прикажи ей, а то старые станут, мясо тогда не въешь…
— Да какие они старые — только завела!
— Када — только?.. Ну када? Второй год ты их держишь!
— Да ты што, Семеновна, господь с тобой!.. Сарайчик-то Федя сломал, а новый сделать не сделал. Где б они у нас зимовали?
— А это я й не знаю где. Только они у тебе второй год — прямо точно.
— Подожди-подожди… Вот када бабушка Ениха померла? В марте?.. Или в апреле? Дак она говорила еще: «Ты, моя дочка, думаешь, курицы это, а они у тебе петушки».
— А Никифоровича ты звала на Октябрьскую петушка зарубить? А в этим году Октябрьская рази была?..
— Да, нет, Семеновна, то я звала его гуску прирезать. Невестка ш мине дала, рази не помнишь? Када Колька пьяный был, да на машине задом на курник наехал, да всех гусок попередушил да перекалечил…
— А она тебе одну принесла?..
— Да нет, двох… Это ш в тот день еще, помнишь, когда у Грибанюковых теленок попал в колодезь, чего его туда черт занес… Я Никифоровичу через дорогу кричу: «Гуску иди зарубать!» — а он: «Сичас телка, — говорит, — достанем, потом до тебя прыду» — ну, не помнишь?
— Мальчик у Грибанюковых такой хороший. «Сколько ш тебе, — вспрашиваю, — лет?» А он говорит; «Сем, тетя, будет».
— Да не сем ему, а шесть.
— Да как же, Андреевна, шесть?.. Ну ты все прямо перепутала, да еще спорышь — не нравится вот мне, что ты спорышь!
— Да чивой-то я спорю?.. Я правильна говорю, они с моей невесткой вместе лежали, я еще яблок, принесла — хороших таких достала, аш на тот край за ними ходила — даю и ей. «Каво ш ты, — говорю. — Ирочка хочешь?» Она говорит: «Да дочку», — а вечером мальчик у ей и родился, он же как Юрочка наш, а Юрочке нашему только шесть.
— Да своими ушами слышала: «Сем, — говорит, — тетя, сем». Я еще переспросила, а он опять: «Сем!»
— Да он еще не соображает, дак и говорит.
— Ага, «не соображает»!.. Да они больше нас с тобой! Это мы думаем за них, что маленькие да маленькие, а они тут, на улице посмотришь другой раз: черта низя выпускать, рога ему сломят.