— А как же иначе может работать Марина?! — выслушав Вику, спросила Женя, доставая из шкафа платье. — Но это вовсе не повод, чтобы с раннего утра беременной путешествовать по лестницам.
— Так я же говорю, она без брака работает! — возмутилась Вика недогадливостью Жени. — А это… Это значит, что моя замаринованная вами статья не такой уж холостой выстрел.
— А! — воскликнула Женя, скидывая халатик. — Не отступилась от своего?
— И не отступлюсь, — совсем гневно заявила Вика и, вдруг смягчившись, протянула: — Ох, Женька, ну до чего же ты вся… ну как точеная вся. И до чего красивая. В тебя, небось, и влюбляться страшно: загубить можешь. — Вика помолчала и снова посуровела. — Не отступлюсь. Это же, говорит Соколов, становится неодолимым движением самих рабочих.
— Ну что ж, Соколов у тебя будет верным союзником, — ответила Женя. — Завтракать будешь со мной? — Она одернула на себе платье.
— Нет, сыта… Симпатичное платьице. И идет к тебе.
— Правда, симпатичное? — Женя прошла по комнате так, чтобы заструились складки расклешенной юбки. — Я сейчас. — Она вышла на кухню и через минуту вернулась с бутылкой кефира.
— Так вот, — заговорила Вика почти миролюбиво, — у Соколова в бригаде сегодня важное собрание. Вам, газетчикам, там надо бы побывать, для связи с жизнью. Послушаете Соколова и устыдитесь: как вы от настоящего дела далеки.
— Вика, ты, наверно, так на нашу газету рассердилась, что и не читаешь ее? — спросила Женя, смеясь глазами, и, закинув голову, допила кефир прямо из бутылки.
— Читаю… — Вика смутилась и неподдельно простодушно сказала: — А ты, девка, зря, в завод идучи, такое прекрасное платье надела.
— У меня на работе халат есть. Слушай, Вика, а насчет собрания ты мне тоже по телефону могла бы сказать.
— Да, звони тебе, а ты по заводу порхаешь.
— Редактор тогда мог бы выслушать тебя.
— Ну его, твоего лохматого.
Женя опять усмехнулась.
— Скажи, Вика, — спросила она. — Для тебя это дело с самоконтролем действительно важное, от которого ты отойти не в силах?
— То есть, знаешь… Как увижу наши цеховые клетушки, эти самые ОТК, набитые барышнями-контролершами… Иные из девушек и впрямь довольны: работенка, считают, легкая, чистая. А я думаю: эх, милочки, турнуть вас надо с этой однообразной и изнурительной работы на широкие светлые дорожки, чтобы блеск ваших глазок от блеска шариков не портился… Если бы не мое положение, — Вика опять положила ладони на свой живот, — я бы себе место начальницы цехового контроля выхлопотала, да и начала бы их разгонять подобру-поздорову, ненужных производству барышень на нужные для страны рабочие места. На основе метода Марины.
— Вика! — Женя стряхнула ладонью со стола хлебные крошки в стакан. — А помнишь, ты мне говорила, что неслед нам, бабам, соваться в непосильные для нас дела, что у нас есть свои особо серьезные дела, к примеру, как твое предстоящее дело — рожать?
— Как забыть?! Видишь, я сама как доказательство тому перед тобой налицо.
— Неужели тебя сейчас не тянет к Артему? Быть подле него и готовиться? Что же для тебя сейчас главней из твоих дел?
— Не пойму сама… И понимать не хочу. Жизнь меня ведет, а я ей не противлюсь. — Вика поднялась со стула. — Идем на работу.
VIII
— Побереги себя, Вика, — сказала Женя, входя в заводской корпус. — Ты сегодня какая-то пятнистая и серая. А о твоей статье я с редактором снова разговор заведу. — Она побежала по лестнице вверх.
— На собрание к Соколову приходи, — крикнула ей вслед Вика.
— А ты бы к нам забрела, — откликнулась Женя, останавливаясь и перегибаясь через перила. — У нас ветерок свежий задул.
Конечно, «свежим ветерком» был Отнякин и все новое, что он принес с собой. С его приходом к Жене вернулась уверенность в полезности ее труда в газете, хотя работать ей стало труднее. Отнякин оказался очень требовательным, даже въедливым редактором, но умным и очень доброжелательным, так что обижаться на его придирчивость не приходилось.
Позже и другие качества открылись для Жени в ее начальнике, и он становился ей все больше симпатичным.