Анатолий вздохнул, задвинул аппарат поглубже в ящик и, сознавая, что он расхититель, но будучи не в силах удержаться, отсчитал и сунул в карман тридцать рублей.
II
Картошка поднялась в цене до трех рублей за кило. Но пришлось купить, и целых десять кило.
«А ну ее, с рыбалкой… А картошка нам с Мариной все равно пригодится, — мучительно размышлял Анатолий, возвратившись с базара. — Не поеду. А как же доложить Альфреду Степановичу о перемене решения, когда он приедет за мной?»
Анатолий продолжил сборы. Принес из подвала старый мешок и приспособил его под рюкзак. Перерыл все в стенном шкафу и отыскал ватник Марины, старую отцовскую кепку и заскорузлые высокие сапоги; разворочал все постели в поисках самого плохого шерстяного одеяла. Подобрав походную посуду, он сбегал в булочную и принес шесть буханок черного хлеба.
Вернувшаяся с работы Марина застала его в кухне занятым заготовкой пакетиков с перцем и лавровым листом.
— Да ты не завербовался ли куда на работу ехать? — спросила она, сразу увидев все снаряжение, сваленное в груду в прихожей, и серьезно встревожившись.
— Успокойся. Самую капельку до того не дошло. — Анатолий доложил, куда собирается.
— И знаешь, Марина, я истратил почти сорок рублей из нашего бюджета, — признался он, краснея. — Но я тебе тоже картошки оставлю. Не могу же я отказаться от такого приглашения, если нечаянно дал согласие.
Марина засмеялась одними глазами.
— А ты знаешь, Толя, рыбалка — мне дело знакомое. Страсть люблю читать охотничьи рассказы. Эх, была бы я мужиком! Обязательно бы ружье завела и собаку…
— Мотоцикл! — подхватил Анатолий. — Разборную байдарку…
— …Походную газовую плиту с духовкой, — все так же смеясь глазами, продолжала Марина.
— Махорку курить из трубки выучилась бы и водку пить…
— Толька, стоп! Без смеху, давай я тебя соберу? Доволен будешь. Чеснок берешь?
— А зачем?
— Я читала: на Волге рыбаки за один присест буханку черного хлеба с крупной, заметь, с крупной головкой чеснока съедают, особенно, если хлеб черствый и натирается хорошо.
— Тогда даешь чеснок вместо сахару!
— Что ты! Сахар обязательно нужен. — Марина раскрыла кухонный шкафчик и присела около него на корточки. — Толя, еще нужен хороший охотничий нож, такой, чтобы хоть на медведя с ним. Есть такой у тебя?
— Откуда?
— В саду в рундуке старый кинжальный штык валяется… Беги за ним.
— Понял! — Анатолий рванулся из кухни.
— Петрушки, укропу тащи! — крикнула вслед Марина.
Вернувшись из сада, Анатолий напился чаю, переодел брюки, натянул сапоги и принялся драить штык напильником, счищая ржавчину.
Марина паковала его багаж. Она снабжала Анатолия даже роскошно. Сахару — два кило. Банка говяжьей тушонки!
— Пшено — особенно ценная вещь: горстку кинешь в котелок — целая миска каши, — поясняла Марина, кладя в «рюкзак» торбочку с пшеном. — Миша с войны писал мне, что пехоту в шутку называют пашашенниками. Простая русская каша силу бойцам давала и сражения выигрывала. Суворов ее любил.
И подсолнечное масло — сазанов на рыбалке жарить — тоже нашлось у Марины. «Интересные люди эти женщины, с особенными способностями!» — уже совсем весело думал Тольян, шаркая по бруску «медвежьим кинжалом».
Марина завязала «рюкзак».
— Ну, попробуй поднять.
— Действительно, — сказал Анатолий. — Неужели человек столько пищи потребляет?!
— Чтобы за неделю слопал! Понятно? — Марина села на диванчик. — А я совсем останусь одна… Непривычно.
— Одна ли? А Сергей Антонович? — спросил Анатолий, замирая оттого, что задает вопрос, который он, юнец, задавать Марине не имеет никакого права, но который не может не задать потому, что слишком любит ее.
— Толюшка!.. — Марина было стыдливо закрыла лицо руками, да вдруг обняла его и, целуя, воскликнула: — Спасибо, братик мой.
В эту минуту и раздался стук в дверь из прихожей.
— Что я, не понимаю, — освобождаясь из объятий невестки, строго сказал Анатолий и, выйдя в прихожую, отпер дверь квартиры.
Альфред Степанович приехал за ним.
— Готов? — спросил он с порога.
— Так точно!
— Грузись!
Марина сунула в карман Анатолию еще двадцать пять рублей, помогла ему поднять на плечо мешок и сама вынесла сверток в одеяле, в котором погромыхивали ложка, кружка и миска.
Автомобиль Альфреда Степановича просто кричал об энтузиазме и трудолюбии рук, вернувших его к жизни. Это была трофейная машина военного времени, сложнейшим путем попавшая в руки учителя. Это была та самая машина, с которой еще ранней весной начали возиться на школьном дворе мальчишки из седьмых и девятых классов. Мотор работал, и автомобиль старчески трясся темно-зеленым помятым кузовом с фанерным верхом. Однако новенькие номерные знаки свидетельствовали о техническом доверии государственной автоинспекции к автомобилю.