В Саратове Поройковы побывали у памятника Чернышевскому. Разговорчивый паренек, фотографировавший девушку у монумента, сказал им, что на этом самом месте до революции был памятник палачу мужественного революционера — царю Александру Второму.
— Видишь, как вершит свой суд история, — сказал, словно подумал вслух, Александр Николаевич.
Варвара Константиновна видела, что ее муж будто все больше и больше наполнялся жадностью к жизни.
— Как вернешься, отец, да как доложишь врачам про поездку, они после этого всем пенсионерам будут прописывать путешествия по Волге, — пошутила она как-то.
— И правильно сделают. Новое, как видишь, оно всегда бодрит. Да вот беда какая: не припомню я старую Волгу. Годы, что ли, прошли долгие, и оттого у меня в памяти все осталось каким-то серым. Даже в больших городах было много деревянного: хоть пристани возьми, хоть баржи, деревянные, черномазые, и набережные пыльные, булыжником мощенные. А теперь речные вокзалы, цветники, бетон да асфальт, и баржи все железные, белые, самоходные, и радио на них. — Александр Николаевич помолчал и, словно жалуясь, закончил: — Никак с прошлым в уме сопоставить не могу, оттого, наверно, и памятных мест не узнаю.
Очень значительным пунктом для путешественников был Ульяновск. Особенно ждали его дети: им сказали, что обязательно сводят в дом, где жил Володя Ульянов. Алешка пересказал Лидочке все книжки о детстве Ленина, читанные им самим и вслух его матерью. Рассказывал он по-мальчишески коротко, но с такими интересными деталями, что его внимательно слушала и маленькая Танечка.
В дом вошли не сразу. Александр Николаевич задержал всю семью, потянувшуюся было за торопливыми экскурсантами, сказав:
— Остепенитесь. Не в кино спешить место занимать. — Он оглядел фасад дома и медленно, словно запоминая, проговорил: — Окон-то десять, значит. А вот это по-хозяйски, от пожара защита, — он указал на кирпичные высокие стены, отгораживающие двор дома от соседних домов. — Вот и довелось нам побывать здесь, Варя… А помнишь, как с Ильичом прощались?
Не ответив мужу, Варвара Константиновна пристрожила горевших нетерпением детей:
— Смотрите не забалуйтесь. — И взяла Танечку за руку. — Идем? — спросила она старика. Тот кивнул головой и первым ступил на ступеньку крылечка.
Экскурсовод, молодая женщина, вела экскурсию как-то по-особенному, по-домашнему, что ли. Ее комментарии были кратки и при необычайной простоте очень глубоки по смыслу, который, пожалуй, никакими словами и не воспроизвести; она словно понимала, что само посещение этого дома уже акт нравственного самовоспитания. Тут все было не такое, как в любой большой семье, и все было именно такое: простые кровати, накрытые простыми одеялами, и столы, и стулья, и вся остальная мебель, и книги, и немногие сохранившиеся игрушки.
Александр Николаевич остановил жену около корзинки со спицами и мотком шерсти. «Понятно, как и какие люди здесь жили?» — спросил он взглядом потеплевших глаз. Варвара Константиновна и сама находилась в атмосфере домашности, будто порядок в доме, все вещи, храня следы прикосновения к ним рук Марии Александровны, открыли ей заботливую, ласковую и строгую душу матери, давшей миру величайшего человека.
После осмотра дома Александр Николаевич вышел на улицу посуровевший и просветленный. Он вдруг стал таким, каким Варвара Константиновна помнила его во время их редких встреч в революцию, в гражданскую войну — полным отваги бойцом, готовым отдать жизнь за правое дело, и жизнелюбом. «Ах ты, морская душа», — подумала она, глядя на худое лицо, на сухую фигуру мужа.
Кама по сравнению с Волгой показалась Александру Николаевичу не так сильно изменившейся за послереволюционные годы. И вода в реке была все такая же красноватая, как он говорил, будто настоенная на корье, и лесистыми остались красные крутые берега, и дождило, как встарь.
В гражданскую Александр Николаевич воевал на кораблях, действовавших на Нижней Волге и Каспии. Однако он знал, как сражались братки-балтийцы и на Каме. Когда «Короленко» стал приближаться к Красному Бору, старику взгрустнулось.
— К святому месту подходим, — сказал он жене. — Пойдем погуляем. Рассказать тебе должен.
— Красный Бор — пристань — будет скоро по расписанию. По-старому — это селение Пьяный Бор. Здесь погибла канонерская лодка «Ваня-коммунист», а на ней нашел себе могилу первый комиссар нашей военной флотилии Николай Маркин. Помню, бородку носил. В четырнадцатом году его только призвали во флот, а я уж к тому времени наслужился.