— Бери и ты какое-нибудь сиденье, — предложил Александр Николаевич Дмитрию.
Но Дмитрий отказался. Облокотившись на перила и, помедлив, он сказал:
— А я с детьми поздравительную телеграмму во Владивосток послал.
— Это хорошо. Мы со старухой тоже ей письмо сочинили. Написали откровенно, как гостим здесь и как у нас все устраивается. — Вид старика показывал, что душевное состояние его безмятежно. Он, поднявшись со стула, тоже облокотился на перила рядом с Дмитрием. — А праздник, говорю, патриотический. И подумать только, как за мой век душа общей нашей жизни изменилась! Возьми хоть любовь к родной земле. У редкого человека ее в душе нет. Патриотического чувства, значит. Я вот начинал службу в царском флоте. Верно служил. Землю родную, народ, море любил — словом, отечество. А вот бога да царя, а потом и войну с немцами все больше и больше ненавидел, жизнь на родной земле была ненавистная…
Такие, как я, вместе с Советским государством всю его историю прожили. До самого сегодняшнего дня. А какими мы чувствами сегодня живем? Сам подумай: какая душевная жизнь была у матроса царского флота и какая она есть у гражданина Советского Союза сейчас.
Тут Александр Николаевич примолк, потому что к нему подошла Лидочка.
— Вот и мы, — сказала она.
— А где же это вы пропадали? — спросил Александр Николаевич.
— Вас искали.
— А Саша где?
— Тоже пришел. Он на кухне с тетей Настей.
— Иди-ка и ты, внучка, помогай по хозяйству. Скажи бабушке, мы есть хотим. — Александр Николаевич подтолкнул Лиду и, плотно прикрыв дверь на балкон, вернулся к Дмитрию. — Это я все про твои дела, Митя, говорю. Считай, вслух думаю. Вот вижу я флот перед собой. Совсем новый. Ни одной коробки, которая еще при моей службе плавала, не осталось. Будто новое поколение кораблей сменило старое, как в человечестве. А ведь новые корабли-то и строило новое поколение людей. И так каждое поколение людей создает свое новое на смену старому. Так-то и на заводах новые станки появляются тоже, и на полях машины обновляются. А для чего это делается? Для Новой жизни. Чтобы душа общей жизни еще прекрасней стала. Вот это уж вечное. Я, к примеру, помру раньше тебя, а сегодня мы с тобой вместе переживаем такое, о чем я давным-давно мечтал, а ты не мечтал, ты почти готовое взял, тебе только отстаивать пришлось. Есть у нас и общая мечта — коммунизм, значит. Я знаю, что он будет, а не увижу, и ты не увидишь его в полном виде, а уж дети твои, мои внуки, увидят обязательно. Вот и выходит — общая жизнь, она все по-новому и по-новому и к лучшему складывается, и надо в своих личных делах к новому все время примериваться; тогда и пойдет у тебя все правильно. Смотрю я на твою квартиру. Какая красота. — Александр Николаевич приоткрыл дверь и заставил Дмитрия заглянуть в столовую, где Саша и Лида ставили на стол парадную посуду к обеду. — Мы стремимся, чтобы такая красота в быту была всем доступна. Да вот ведь вопрос: какой человек в этой обстановке живет? Может быть, что из-за лакированного буфета он изменений в общей жизни не увидит? Со старого для себя примеры будет брать. До беды доживется он так-то.
— Папа, ты о Зинаиде говоришь? — спросил Дмитрий.
— Именно о ней. Проспать многое может человек. Да только он и проснуться может и вдруг увидеть новую красоту, потянется к ней, и, если уж ему трудно станет дотащиться, — страдать он будет, да еще как.
— Папа, ты хочешь сказать, что Зина уже другая, она понимает новую жизнь, она придет к ней?
— Могу это предполагать.
— Значит, я будто из новой жизни ей телеграмму дал сегодня?
— Ты телеграмму, а мы, значит, письмо послали, чтобы ехала сюда.
— Ну хорошо, она приедет, а дальше как… Чувство не воскресишь?
— Это в смысле любви? Если вы каждый свою вину перед другим сердцем осознали, значит, и чувство есть, не угасло. Теперь-то уж я тебе все сказал. Можно и пообедать.
На следующий день Зинаида Федоровна прислала телеграмму, в которой сообщала, что ждет подробного письма.
Александр Николаевич, пробыв на крейсере у Дмитрия, заторопился домой, да приболел и прожил в Славянском Порту еще пять дней.
После его отъезда Варвара Константиновна оставалась править домом Дмитрия.
XIX
Все три дня сборов Вика была в злорадно-упрямом настроении. Словно она уезжала в совхоз к Артему кому-то назло и кому-то мстила этим. Она даже телеграмму не дала Артему и запретила сделать это кому-либо. Анатолий слыхивал, что беременные женщины делаются капризными и своенравно-неразумными. Наверно, этим объясняла затею Вики и Марина, если не попыталась ее отговаривать. Она даже помогла Анатолию загодя перевести на вокзал и сдать в камеру хранения чемоданы и узлы.