XXI
На следующее утро Артем, как и обещал, привел брата в мастерскую и сказал Сергею Фомичу:
— Принимай-ка, Фомич, работника. Металлолом хочет собирать.
— Можно лишь абсолютно приветствовать, — ответил Сергей Фомич. — И предоставить полную инициативу.
Тольян три дня собирал, выдирал из земли и стаскивал в кучу всякий железный хлам. Весь машинный парк совхоза находился в бригадах и на полях. Но мастерская непрерывно, даже ночами, работала. Все, что нельзя было исправить в поле или средствами «летучек», снималось с машин и привозилось сюда, чтобы сделать ту или иную работу на стационарных станках или в кузнице. Артем метался по степи, появляясь лишь изредка и во всем положась на Сергея Фомича. И все же здесь Анатолий ощутил огромнейшую напряженность уборки и всю ту ответственность, которая лежала на Артеме.
Трудна была не только уборка. Люди уже думали о подъеме зяби, паров, об уборке соломы, о всех тех осенне-полевых работах, которые требовали тракторов, разных машин, самых разных запасных частей и приспособлений, а главное — умелых рук.
Разговоры, к которым прислушивался Анатолий, велись спокойно, и работали в мастерской с виду неторопливо. Но напряженность труда людей была во всем образе их жизни, таком необычном для горожанина. Люди здесь ночевали в соломенных шалашах, полевых вагончиках и просто в поле в копнах; рабочий день у них был не восьмичасовой, а световой — от зари до зари; они жили в знойной степи, где не было в достатке воды, чтобы хорошенько помыться, пища их была сытна, но проста и однообразна. И еще было в их деятельности многое, что, по мнению Анатолия, должно было делать труд лишающим их личных увлечений и интересов.
И в то же время по полевым станам кочевали на специальных автомобилях библиотеки, кинопередвижки, автолавки, груженные разными товарами — от аккордеонов и фотоаппаратов до капроновых дамских чулок. В совхоз приезжали с концертами артисты, тут бывали и ученые и читали научные лекции. Работала оживленно почта; сюда выписывались газеты и во множестве приходили письма. И вообще в трудной здешней жизни был, видимо, свой пафос, который Анатолию надо было постичь.
Вика — та как будто сразу почувствовала атмосферу совхозной жизни и не испугалась ее. Наведываясь к ней среди дня, Анатолий заставал ее в хорошем настроении. Она содержала квартирку в чистоте, кое-чем привезенным с собой украсила Артемову комнату, постирала белье мужа и вообще была деятельна. Она записалась в библиотеку, с кем-то договорилась насчет молока и готовила на примусе Артему и Анатолию завтраки и ужины. При всем этом Вика стала спокойной и как-то ласково-задумчивой. Однажды Анатолий застал ее занятой сбором детского приданого; она вынула из чемодана пеленки, распашонки и все, что требовалось новорожденному, аккуратно увязала и положила в комнате Фомича на комод как украшение. Она уже была поглощена думами о своем новом ребенке.
Артем уходил из дому с восходом солнца и приезжал лишь поздно вечером. Но долгий день словно не утомлял его. Он говорил, что соблюдает режим и всегда находит час-другой на отдых в холодке. Уже в постели Артем еще с полчаса разговаривал с Викой. Они никак не могли выбрать имени будущему ребенку. Артем всякий раз, будто он весь день думал об этом, предлагал новые и новые варианты на случай рождения дочери или сына. Вика отвергала их, придумывая свои. Споры эти были мирными и заканчивались тем, что Артем коротко посвящал жену в дела, которыми был занят весь день.
Рассказы Артема и все слышанное в мастерской возбудили у Анатолия желание тоже побывать в поле, на «переднем крае» уборочных работ. Вика сказала, что рожать ей срок не сегодня и не завтра. Поэтому Анатолий, выполнив заданный себе урок по сбору лома, попросил Вику отпустить его в степь поработать.
— Вполне на неделю можешь, — сказала Вика. — А то и побольше, заботник ты мой.
Утром следующего дня Тольян и Сергей Фомич на голубом мотоцикле отправились на ближайший к центральной усадьбе полевой стан.
— Ты, Фомич, устрой ему работу, чтобы свою силенку всерьез испытал, — напутствовал их Артем, сам садясь в кабину «летучки».
Бригадир, к которому Фомич подвез Тольяна, лениво и брюзгливо сказал:
— В аккурат сто первый приезжий работник в бригаде будет, — выплюнул окурок и вдавил его в землю стоптанным каблуком рыжего обшарпанного по стерне и пахоте сапога. — Морока мне с ними. Некоторые авансы проедают и только. Если это Артема Александровича браток, могу дружеское гостеприимство оказать. — Бригадир постучал у себя за спиной в стенку полевого вагончика, у которого он сидел на облысевшей автомобильной покрышке. — В моем купе имущество свое сложишь, и ночевать устрою. А насчет работы — как и всем городским. Определю-ка я тебя…