— Это же кошмар! — сказала Томка так, что Тольян сразу заметил: это новое словечко, которое она где-то подцепила и щеголяла им. — А потом, что значит собираться? Нужно было собираться специально, тут ведь и одежда совсем другая нужна, и хорошее одеяло, простыни сюда не возьмешь.
Томка, встретив школьного товарища, словно не хотела упустить случая и не высказать все-все. Питание здесь отвратительное. Рисовую кашу по утрам дают с постным маслом, а молока совсем нет. Хорошо, что родители не забывают и уже поприсылали посылки с консервами, конфетами и яблоками. Работы почти нет. И зачем только их так рано пригнали (Томка так и сказала: пригнали). И заработка нет. Бригадир ужасно грубый, бесчувственный человек, его даже руководитель группы опасается. Бригадир его так обложил прямо при всех за то, что он начал было требовать гарантированной зарплаты студентам. А парни тут! Пристают бесстыдно. Вода только в болотце, а там пиявки и комары. Ох, комары… По ночам спать не дают. Кошмар.
— Мы тут совершенно лишены чистоты и даже малейшей красоты жизни, — закончила свои жалобы Томка торопливо, потому что подъезжала машина.
Анатолий помог школьной подруге нагрузить и эту машину. Потом они обедали, а потом он увидел, что к комбайну Алексея Никитича что-то подвезли на грузовике, догадался, что это Артем прислал ленту к транспортеру и, сказав Тамаре, что у него тоже тут работа, ушел к своему комбайну. Остаток дня он провел там, глядя, как окончательно отлаживается сложная машина, а когда стемнело, Алексей Никитич заставил его сходить за пожитками и лечь спать.
И вот комбайн вышел в поле.
Когда огни полевого стана отдалились и померкли, стало видно, что небо совсем уже не ночное, а поблекло, и звезды на нем редкие, и степь не стоит по сторонам дороги, как черная глухая стена, а ровно и далеко раскинулась, и ночные тучки разбежались по горизонту, и, значит, день будет снова знойным.
«Эх, милая, глупая горожаночка Томка, вот и кончился твой ночной комариный кошмар, и сладко спишь ты вовсю в соломенном шалаше», — подумал снисходительно Тольян. Он теперь различал лица своих новых товарищей, товарищей по работе.
Ксения оказалась рослой девушкой в легком платьице и в сапогах. И Степан был парень как парень. Оба они молчали совсем не оттого, что не выспались. И Ксения и Степан готовились к трудовому дню на комбайне отца, украшенном алым флажком за их хорошую работу. Им было просто хорошо сейчас в предрассветной степи, и они не хотели об этом говорить. И Тольяну было хорошо. Неходко двигался комбайн, а все же лёгкая прохлада забиралась даже под рубашку.
Понемногу вокруг все светлело, и, когда стали ясно различимы валки скошенной пшеницы, трактор свернул с дороги, въехал в край поля и, не глуша мотора, остановился. С комбайна сняли «багаж». Потом все немного походили вокруг трактора и комбайна. Алексей Никитич наклонился к валку и порылся в нем, вороша стебли; взяв один колосок, он растер его и провеял в ладонях.
— Ну добро, — сказал он, пожевав зерно. — Так вот, Ксения, тебе напарник, Толей зовут. Брат Артемия Александровича. Помочь ему надо втянуться в нашу работу. По-комсомольски.
— Устройство объяснить? — спросила Ксения Анатолия, держа в руках большой ситцевый платок и маску-респиратор.
— Не надо, вчера изучил.
— Самое главное — в начале каждого гона встать на ветер. — Ксения оглянулась вокруг, послюнила палец и повертела им в разные стороны. Ветра никакого не было, и это ее огорчило. — Какой бы слабенький ни был ветерок, а все пыль будет от тебя хоть малость относить, дышать легче будет. Остальное освоишь практически.
Ксения отдала Анатолию маску, а сама повязала свою голову платком, закрыв нос и рот.
Неожиданно раздался свисток.
— Это сигнал по местам, — пояснила Ксения, заметив удивление своего ученика и беря с хедера вилы. — Пошли.
Анатолий встал на площадку копнителя напротив Ксении и справа по ходу комбайна, чтобы видеть хедер. Алексей Никитич дал второй сигнал — и комбайн тронулся, все его сложное устройство пришло в действие. Валок, снимаемый со стерни подборщиком и подхваченный транспортером, потек в нутро комбайна. В копнитель посыпалась солома, и густо заклубилась пыль. Тольян поспешно надел маску, сразу поняв «практически», на какую работу он попал.
Гон был длинный, километра в два. Ксения орудовала в копнителе вилами, ровняя и уплотняя солому; когда копнитель наполнялся, она нажимала ногой педаль, и дно копнителя от тяжести соломы наклонялось, откидывалась задняя стенка, и копна кувыркалась на землю. Вот и вся будто бы трудность. Но соломокопнитель катился по рыхлой земле колыхаясь, и стоящему на его площадке грозила опасность закачаться до рвоты, как на море; пыль набивалась под рубашку, и зудело тело; в маске дышалось трудно и потело лицо. В конце гона комбайн вышел на дорогу с другой стороны поля и, пройдя немного, повернул в обратный рейс. Ксения передала Анатолию вилы.