— Копны сбрасывать буду я. Надо ровно в ряды их по всему полю класть, а то в скирды сволакивать неловко, — успела объяснить она.
Работая вилами, Анатолий отметил и еще одну неприятность: он то и дело больно стукался коленями о стенку копнителя. В конце гона он почувствовал всю тяжесть своей работы. Когда комбайн снова остановился, чтобы ссыпать из бункера намолоченное зерно в ожидавшую на дороге машину, Анатолию уже было не до ясной зари, занявшейся над степью. Сняв маску и рубаху, он торопился надышаться чистым утренним воздухом.
Следующий гон вилами работала Ксения, а обратный — Анатолий. Когда же опять стали ссыпать намолот, девушка сказала:
— Теперь я одна пойду. А ты отдыхай. Потом ты пойдешь один. Так и будем по два гона. Пить хочешь? — Она нацедила из бочонка, стоявшего на хедере, кружку воды и подала ему.
Анатолий выпил немного теплой, с болотным запашком воды и, глядя на Ксению, которая, используя короткую передышку, вытряхнула и перевязывала свой платок, подумал: «Ну и девчонка. И красивая, и сильная, и простая». Остатками воды он плеснул себе в лицо и на грудь.
Проводив комбайн, Анатолий повалился на копну. Работа испугала его: она оказалась дьявольски трудной, постыдно непосильной для него. «Но ведь так-то сейчас по всей стране столько тысяч людей работает. А я чем хуже их?» — Анатолий заставил себя расслабить все тело, чтобы лучше отдохнуть, набраться силы, пока вернется комбайн.
Первый день Анатолий проработал на копнителе со все растущим страхом, что не выдержит изнурительного труда. Но все же выдержал до самой темноты. Короткую ночь он спал, как убитый, и проспал начало работы утром. Проснувшись, он увидел на дороге комбайн, уже ссыпавший первый намолот нового дня. Анатолий догадался, что его пожалели и дали поспать лишку. Он поднялся с копны, хотел побежать к комбайну, и не смог: все тело его сковывала тупая боль. Медленно подойдя к комбайну, он взял вилы у Ксении и не посмел даже взглянуть на нее. Два первые свои гона он еле выстоял на копнителе. Но эти два гона оказались самыми трудными. Потом в работе стала проходить боль в руках, ногах и пояснице, и Тольян с радостью отметил, что ему вообще становится все легче и легче.
К концу дня он вполне освоился со своей нелегкой работой.
— А что, парень, большой хлеб, он ведь душу захватывает? — спросил его за ужином Алексей Никитич.
В ответ Анатолий лишь покраснел, потому что это была похвала: комбайнер увидел его старание.
Анатолий почувствовал себя настоящим работником, и с этого времени труд всех людей на уборке урожая стал представляться ему как всеобщий душевный порыв. Люди, конечно, думали и о хороших заработках — Анатолий знал, что и он зарабатывает до пятидесяти рублей в день, — но главным у каждого работника было ощущение урожая как всенародной победы, как национального богатства, который каждый своими руками помогал убирать в государственные закрома.
Алексей Никитич, его сыновья Степан и Антон, дочка Ксения как будто ни на минуту не забывали, что неубранного хлеба в степи — великая сила и его надо молотить и молотить.
— Ну, опять денек будет добрый, — говорил Алексей Никитич, каждый раз поутру забираясь на комбайн. Этим он как бы напоминал о возможной непогоде и о самом страшном: не затянуть бы уборку до глубокой осени, когда хлебу настанет погибель.
Уборка была битвой за хлеб перед лицом пока благосклонной, но коварной природы, давшей урожай, но и угрожавшей ему. Главным оружием этой битвы была скорость обмолота валков. Скорость и качество обмолота находились в жестоком противоречии; добиваясь скорости и качества, нужно было внимательно следить за регулировкой всей машины с ее молотилкой, механизмами очистки, соломотрясом, транспортерами, со всеми шестеренками и тягами. Молчаливый Антон мог бы гнать трактор на пределе, но он, как сам говорил, спиной чувствовал работу комбайна, и сигналы отца свистком ему даже не нужны. Штурвальный Степа, веселый юноша, которому из-за шума машин нельзя было говорить и шутить, не спуская глаз с валка пшеницы, ловко подхватывал его подборщиком. И уже сам Алексей Никитич словно весь день-деньской только и имел в мыслях, что заботу о ладной работе комбайна.