Варвара Константиновна и Женя смеялись от души и громко. Александр Николаевич примолк, пережидая.
— Ну, и чем же кончился этот номер? — спросила Женя, вытирая выступившие от смеха слезы.
— Мы, конечно, отбивать батюшку кинулись, да уж от себя ему тумаков под бока подсунули и на ухо шепнуть успели: «Убирайся, жандармская стерва, с корабля, иначе не то еще будет…» Списался он после медвежьей взбучки с корабля незамедлительно.
Александр Николаевич помолчал с минутку, сощурившись глядя на дальние горы.
— Так опять же вернусь к тому, с чего начал. Лев Толстой в дневнике написал, что мир, в котором мы живем, — тоже мир вечный, прекрасный и радостный, и мы можем и должны сделать его прекраснее и радостнее для тех, кто живет вместе с нами, и для тех, кто будет жить после нас. И мы, матросня простая, тогда заодно с великим писателем думали! Когда отцу Иоанну товарищескую встречу по борьбе с медведем устроили, мы начисто от рая небесного отказались и против земного ада восстали…
— Вы чему тут смеялись? — спросила Вика, подходя.
— Прозевала, — укорила ее Женя. — Александр Николаевич в воспоминания пустился, да так рассказывал…
Вика села на ведро и сняла с головы сбившийся шерстяной платочек в крупную коричневую и зеленую клетку. От ее пышных волос повеяло «Белой сиренью».
— Гляди, как работают.
Соколов, вскапывая полосу земли, сравнялся с Анатолием, гнавшим свою полосу по другую сторону межи. Анатолий решил не поддаваться, работал, сжав губы, пот струился по его побледневшему лицу. Однако состязания с сильным мужчиной ему было не выдержать. Марина пришла на помощь парню.
Соколов легко вгонял лопату в землю почти на полный штык и, вскидывая тяжелые комья, разбивал их на лету. Временами он поглядывал на Марину, и улыбка на его лице, казалось, означала: «Хоть вы и в два заступа гоните, да не легко со мной тягаться».
Марина тоже бросала украдкой мимо Анатолия взгляды на Соколова, она знала: это он ей показывал, какой он сильный и ловкий работник, это ей он так добро и сердечно улыбался.
Из-под белого ситцевого платка Марины на висок выбивалась прядка темных волос. Эта прядка и золоченая серьга красиво оттеняли здоровый розовый цвет ее щек и нежно-белую кожу за ухом; на лице Марины тоже блуждала улыбка.
«Неужели она нашла свою судьбу и от радости расцветает и хорошеет?» — думала Женя, глядя на подругу.
Вика снова стянула свои рассыпавшиеся волосы платочком, как бы между прочим сказала:
— А послушайте, что Соколов удумал: дачку хочет строить на своем участке; вот бы, говорит, объединить садочки в один, то-то можно красоту навести!
— Н-да, мысль хозяйственная. — Александр Николаевич покачал головой, словно показывая, что не хочет говорить о глупостях и не сердится на тех, кто затевает никчемные разговоры. — А расскажите мне, девчата, на заводе что?
— Порадовать новостями не можем, — заговорила Женя. — В газете прямо признаемся: первомайский праздник встречаем с пятидневным опозданием в выполнении плана. Словом, на чьей-то улице праздник, а у нас…
— Ну, насчет чужой улицы — это ты зря, — остановил Женю Александр Николаевич. — Праздник на нашей советской улице.
— Но, Александр Николаевич! Страна после съезда как новой жизнью начала жить, а наш завод все так же скрипит, — горячо возразила Женя.
— Недовольна? Обидно? — усмехнулся Александр Николаевич.
— Больше чем обидно. Ветра свежего на заводе нету…
— Поговорите, поговорите с ним про завод, а я пойду-ка ужин приготовлю. На заводе план штурмуют, а он мучится, что в сражении не участвует. — Варвара Константиновна встала и пошла на дорогу, неторопливо шагая в войлочных туфлях и хозяйски оглядывая участок, словно соображая, что из овощей и где она нынче рассадит. — Алеша, бери Таню, домой пора, — крикнула она детям, закидывавшим землей догоревший костер.
От Александра Николаевича не ускользнуло, что Варвара Константиновна ушла тогда, когда Сергей Соколов, отставший-таки в работе от Марины и Анатолия, убрал в рундук заступ и надевал пиджак, собираясь уходить. «Разговор будут продолжать дорогой», — подумал он и сердито сказал Жене:
— А ты можешь почуять, какой на заводе должен быть свежий ветер?
— Вот Вика пусть расскажет о своей проблеме, и судите сами о состоянии заводской атмосферы.
Вика уперла кулаки в бока и, расставив крепкие ноги, взглянула на Александра Николаевича вдруг злыми зелеными глазами.
— И расскажу, отец, да только к чему? Вы-то разве чем поможете теперь? — Вихрящейся, гневной скороговоркой она рассказала о своей идее сокращения числа контролеров на заводе. То, что она не сцепилась с Бутурлиным, как надо было бы, и ушла из редакции ни с чем, наполнило ее сейчас жгучей обидой. — Совесть рабочего, его душу со счетов скидывают такие-то, — закончила она.