Этот день начался по-обычному. Разбуженная негромким звоночком будильника, Зинаида Федоровна с минуту полежала в своей обширной постели; как всегда, в эту минуту она напомнила самой себе предстоящие на день дела, потом надела на босу ногу глубокие меховые туфли, накинула халат и, пройдя неслышно по толстому ковру к стоявшей за ширмой детской кроватке, разбудила дочь.
Пока Лида умывалась и одевалась, поспел завтрак. Ела девочка на кухне, как всегда, из очень милой детской посудки, и в эти минуты, как всегда, Зинаида Федоровна полюбовалась дочкой.
Проводив Лиду в школу, Зинаида Федоровна выпила чашку кофе, привела себя в порядок и отправилась в хозяйственный поход.
Утро было хмурое и сырое, с моря налетал безустальный промозглый ветер. Зинаида Федоровна же с удовольствием дошла до «Гастронома»: сырой ветер лишь приятно освежал лицо.
Купив молока, Зинаида Федоровна обошла все отделы, высматривая, что бы запасти к близкому первомайскому празднику. В витринах грудами лежали колбасы, сыры, селедки, всяческие консервы. Но все это было до скуки надоевшее. Лишь в винном отделе она приметила солидные и нарядные бутылки. Смущало название муската — прасковейский; но стоил он почти полсотни рублей, а на поясочке, изящно наклеенном на горлышке, значилось: «1953 год». Запасшись вином, Зинаида Федоровна пошла в сберкассу.
Недавно Дмитрий Александрович отдал жене апрельское жалованье. Подведя итог расходам и оставив необходимую сумму, Зинаида Федоровна нашла возможным внести на свой счет триста рублей. (У нее, теперь уже не тайно от мужа, было прикоплено семь тысяч, как она говорила, на всякий непредвиденный случай. Почему бы не начать сколачивать восьмую тысячу?) Заполнив приходный ордерок, Зинаида Федоровна подошла к широкому барьеру. Служащая сберкассы, беря у нее книжку, мельком взглянула на вкладчицу и будто оторопела. Оформляла операцию она медленно, долго рылась в картотеке и запуталась, начисляя проценты. Зинаида Федоровна даже посердилась немного. А служащая как-то странно, искоса и пугливо посматривала на клиентку. Но, положив на барьер жестяной номерок, она энергично встала и, сжав губы, словно что-то вспомнив и боясь сказать, пристально посмотрела в лицо Зинаиде Федоровне.
«Странная какая», — подумала Зинаида Федоровна, отходя. Сдавая в кассу деньги, она увидела, что служащая все смотрит на нее, как бы изучая или убеждаясь в чем-то. И вдруг Зинаида Федоровна вспомнила ее. Эта пожилая и какая-то помятая женщина была той девушкой, с которой Зинаида Федоровна ехала в одном эшелоне в эвакуацию.
Чувствуя, что выдает себя каждым своим движением, Зинаида Федоровна сдала в кассу деньги и вышла на улицу. «Узнала и адрес знает… — все у нее записано. Какой ужас…» — пыталась соображать она и, хотя чувствовала, что за ней сквозь широкое стекло следят все примечающие глаза, почти побежала по скользкому тротуару.
VII
Зинаида Федоровна жила с глубокой тайной, которая, как она считала, с годами делалась все более и более непроницаемой. Тайна была в том, что сын ее и Дмитрия Александровича Саша не умер, как Зинаида Федоровна написала мужу; она была вынуждена покинуть своего грудного сына при драматических, даже трагических обстоятельствах.
По требованию Дмитрия Александровича Зинаида Федоровна выехала из Ленинграда в самый критический момент осенью 1941 года. Если бы не два дюжих матроса-подводника, получивших от командира лодки капитан-лейтенанта Поройкова строжайшее приказание любыми усилиями втолкнуть жену и сына в любой вагон, прицепленный к смотрящему на восток паровозу, остались бы она и Сашенька в осажденном городе и неминуемо погибли.
Впоследствии Зинаида Федоровна решительно не могла, да и не пыталась восстановить в памяти, как все это было. Дмитрий Александрович не провожал ее до поезда: он побыл дома каких-нибудь полчаса, держа на руках сына и глядя, как она готовилась в дорогу. Он даже не смог дождаться, когда она выйдет из дома, и попрощался с ней так, словно его подлодка не стояла в текущем ремонте, а немедленно выходила в море, где ее экипаж ожидала отчаянно геройская, но бесцельная гибель.
Тогда в глазах Зинаиды Федоровны гибло все.
В первые дни войны Зинаида Федоровна не могла представить себе всей ее неумолимости и жестокости, всей огромности бедствия. Казалось, война отгремит где-то на границах. Но вот стали гибнуть в своих домах люди; фашистские самолеты расстреливали женщин и стариков, строивших укрепления вокруг Ленинграда; по улицам с фронта шли вереницы автомобилей с искалеченными людьми, а на фронт непрерывно отправляли войска, пушки, танки, чтобы где-то уже совсем недалеко от городских застав они исчезли в огненной пучине войны.