Саша ушел. Но и за эти минуты Дмитрий Александрович успел отметить, что сын его физически крепок, лицо у него доброе, одет он в простенькую ковбойку и грубошерстные брюки, носит одежду аккуратно и любит мать и слушается ее.
— Так вот, Анастасия Семеновна, это и есть капитан первого ранга Поройков, — представил его Селяничев, придвигая табуретку.
— Я знаю, — сказала женщина, снова садясь к столу. — Саша через полчаса придет, — почему-то сочла нужным предупредить она.
— Я отец Саши, — как только мог спокойно выговорил Дмитрий Александрович. — Расскажите мне все, чтобы я знал.
— Что же рассказывать. Для меня самой все это так неожиданно. И… как вам это Объяснить. Если промолчать бы мне, то как будто получилось бы преступление: украла бы я ребенка от родителей… И паспорт ему надо будет получать, а у меня нет ни метрики его, ни места рождения его не знаю. Пока он под моей фамилией живет. А дальше? Вот я и решилась повидать вас… Ну вот вы, отец, нашлись… Ведь захотите взять его у меня? — В ее голосе прозвучало такое страдание, такой неподдельный страх, что ее жестоко сейчас вот обидят.
Дмитрий Александрович ничего не смог ей ответить.
— В нем вся моя жизнь, — тихо продолжала Анастасия Семеновна. — И знаете ли, сначала, как он остался у меня на руках, я хотела его отдать в приют какой-нибудь, а меня сразу же пристыдили: молодая, говорят, здоровьем пышешь, а ребенка с плеч долой, и этакое в войну сделать хочешь. В нашем колхозе никто тоже не поверил, что не мой ребенок. Так и пришлось самой вспаивать и вскармливать. А теперь… Душевный мальчик он, и один он у меня… Брат еще есть, сверхсрочник, в этом же доме жил, а сейчас уехал. Это он меня после войны сюда выписал… Вот и все. Какие еще подробности вам нужны?
Нет, подробности Дмитрию Александровичу не требовались. Он сидел и думал, что Сашу отнять у этой женщины он не может, и не только потому, что, взяв к себе сына, он зачеркнет смысл и подвиг ее жизни. Он не сделает этого и потому, что не имеет права нанести страшную душевную рану своему сыну.
— Вы понимаете, Аркадий Кириллович, оказывается, я не нашел Сашу, — сказал он, обращаясь почему-то к Селяничеву.
Тот молча кивнул головой, словно он уже давно знал то, о чем лишь сейчас догадался отец.
— Анастасия Семеновна, — Дмитрий Александрович встал. — Отцовское великое вам спасибо за Сашу. Нет и не может быть у него другой матери, кроме вас. Но я должен быть его отцом. Пусть он не знает об этом. Только я буду знать. А вы… Вы считайте меня вашим самым большим другом.
— Нет, — Анастасия Семеновна покачала головой, — он тоже должен узнать. Скажите, где он родился? Я все загсы Ленинграда запрашивала.
— Во Владивостоке, там и зарегистрирован: я там с женой тогда в отпуске был… Сейчас Саша вернется. Ну… мы еще поговорим обо всем. А как вы ему объясните наше посещение?
— Скажу, что вы ищете дальних родственников и что, к сожалению, вас ко мне направили по ошибке.
XIV
Селяничев удержал Дмитрия Александровича от немедленного разговора с Зинаидой Федоровной; он посоветовал идти на корабль. Шли они всю дорогу медленно и молча. Дмитрий Александрович обдумывал свою беду. Он был не в силах разобраться в постигшей его катастрофе. Прежде всего он испытывал страшное унижение: он отец подкидыша, а его жена — почти детоубийца. Сознание этого жгло его позором и путало мысли, в то же время вся его жизнелюбивая и честная натура требовала освободиться от душившего его кошмара, хотелось обрести снова ясность.
Прежде всего сын. Какая страшная нелепость! Нашелся сын, и он, отец, не имеет морального права называть его открыто своим сыном… А не следует ли поступить решительно: предъявить права отцовства и взять сына к себе? Но тогда и Зинаида Федоровна должна обрести права материнства? Это она-то!.. Нет, она уже не может быть ему женой и матерью Саше. Дать ей немедленно развод, и пусть она уходит из семьи? Но с ней уйдет и Лидочка. Не отдать ей дочь? А разве он один, занятый службой, сможет дальше воспитывать обоих детей? Уйти со службы? Нет и нет. Это будет дезертирством.
А может быть, простить жену? Оставить, как было: он будет служить, а она пусть несет свой грех сама? Тоже нет! Не смирится он с этим.
По приходе на корабль Дмитрий Александрович попросил Селяничева к себе. Включив огни маяков на письменном приборе, он упал на диван, стоявший в темном углу каюты.
— Что же мне делать, Аркадий Кириллович? — проговорил он. — Понимаете ли, какой запутанный клубок?