«У нас все идет правильно, — пыталась размышлять она. — Ничего плохого о нас люди не скажут. Любопытствуют? Ну и что же? Стыдиться нам нечего… Нечего и нечего… Ишь, Сергею как радостно идти со мной. Он думает про меня. И я знаю, что он думает. Он решается сказать, заговорить о важном. И обязательно скажет. Так и должно быть: он мужчина. А мне что ответить? Как повести себя? Только не торопиться. У нас дети. Ишь, Алешка последнее время стал какой-то настороженный. — Марина попыталась представить себе, как же она войдет хозяйкой в комнату Сергея, где на стене висит портрет его трагически погибшей жены. — Ну что ж, мы не надругаемся над ее памятью… Ведь матерью я должна стать ее детям…»
От квартала новых жилых домов к поселку вела вымощенная плитняком и обсаженная кустами акации аллея, но Марина и Сергей по молчаливому соглашению пошли не этой удобной дорогой, а свернули вправо на тропочку меж молодыми деревцами, высаженными широкой полосой вдоль километрового заводского кирпичного забора. И тут на усохшей после весенней грязи тропинке с колдобинами и каменно-твердыми бугорками и комьями Марина почувствовала, как ей жмут новые туфли. Эти китайские плетеные туфли подарил ей старый Александр Николаевич к празднику; надевая их в первый раз сегодня, Марина с удовольствием ощутила как бы шелковистую новизну и ладность, а сейчас ремешки туфель больно давили ноги. Она не могла остановиться, чтобы ослабить золоченые пряжечки, потому что ждала, что скажет Сергей.
— Ты знаешь, о чем я с Варварой Константиновной тогда в саду речь вел? — спросил Сергей. Он, как угадала Марина, приберег этот вопрос именно до той минуты, когда они уйдут в сторону от встречных прохожих сюда, в эту тихую и голую молодую рощицу.
— Знаю, — ответила Марина, с каждым шагом чувствуя, как все больше и больше давят ей ноги ремешки.
— Это я, Маринушка, всерьез… Много я уже передумал о нашей с тобой будущей жизни. Жду ее… — Это Сергей сказал несмело, но в его словах был страшный натиск на смятенную душу Марины. — Дай мне сердечный ответ.
Марина почувствовала, что в эту минуту она должна устоять, что решать окончательно еще рано, что от ее поспешности может рухнуть то красивое, что было в их отношениях.
— Не одна я хозяйка себе. Непростое это дело, Сергей Антонович.
— Это верно, дело очень непростое. Я понимаю… А все же из всех хозяев над тобой ты — самая главная. — Ну, а работать-то пойдешь ко мне? Мне это надо сейчас знать: станочница у меня после праздника в декрет уходит.
— Работать, Сергей Антонович, я к тебе приду.
Они вышли на шоссе, отделявшее поселок от завода. Красно-кирпичную коробку недостроенной бани, вот уже сколько лет мозолившую людям глаза, облепили ребятишки. Шла ожесточенная баталия. Вооруженные щелочными саблями и фанерными щитами мальчишки мельтешились в отчаянном сражении. Тут же был Алешка Поройков и Соколов Вовка. Алешка со своей храброй ватагой пытался ворваться в дверной проем, Вовкина дружина стойко обороняла этот проем, принимая яростные удары на фанерки от макаронных ящиков.
Сергей остановил Марину за руку.
— Гляди-ка! Войска Суворова штурмуют измаильскую крепость. Ну и кино!
Алешка ловко ткнул Вовку в грудь щепочной шпагой.
— Убит! — торжествуя, завопил он, покрывая общий гвалт.
— Не убит! — кричал распаленный Вовка. — Смертельно ранен!.. Бьемся, братцы, насмерть.
«Смертельно раненный» Вовка ринулся на Алешку, но тот толчком щита поверг противника наземь и, приставив свою шпагу к его сердцу, жестом великого полководца указал путь своей дружине внутрь красно-кирпичной цитадели. Мальчишечья рать, сминая защитников крепости, ворвалась в баню.
— Ну, орлы! Такое побоище, а драки нет. — Сергей увлек Марину на другую сторону шоссе. Они обошли свой дом.
По ветвям вяза, росшего у крыльца Марины, как крохотные коричневые букашки, высыпал густой цвет.
— Видишь: первый весенний привет нам, — сказал Соколов.
Но Марина увидела не только это. На обоих крылечках сидели празднично одетые женщины и грызли семечки. Все они, как одна, уставились на Сергея и Марину, особенно сверлила их глазами Демьянчиха.
— Как сквозь рентген сейчас пройду, — шепнула Марина Сергею и громко воскликнула: — Наш отец сажал вяз. Первый распустился. — Она, оставив Соколова, бойко прошла к своему крыльцу и, взбегая по ступенькам, бросила: — С праздником, бабоньки.
Дверь в квартиру оказалась приоткрытой. «Алешка с Танечкой шастают, — машинально посердилась Марина. — Скоро мухи начнут летать. Надо опять приучать детей к порядку». В прихожей она наконец-то скинула туфли и, давая отдых ногам, постояла в одних чулках на прохладном полу.