Минут через десять в дверном щели опять показалась ее голова.
— Бабич сказал, чтоб оставить письмо. За ним забежит сестра или санитарка.
— Не оставлю. — замявшись, ответил Саша. — Мне велено передать лично.
— А мне велено не впускать. На то я и приставлена, чтоб не впускать и чтоб не было беспорядку.
Дверь захлопнулась.
Как он мог не сообразить, что только там, у себя на родине, больница для него родной дом. Здесь он приезжий, как все приезжие.
Что же делать?.. Как повидать Бабича?
Сознавая, что отец от него так близко, за этой оградой, Саша был не в силах уйти. Потоптавшись у проходной и вздыхая, он медленно подошел к ограде.
…Решетчатые воротя… Сквозь их темные и тонкие прутья виднеется сад.
Саша прильнул к воротам… Послышалась словно бы дальняя тихая музыка — знакомая музыка его детства: ропот бегущей листвы Бежали, бежали, бежали пяточки распустившихся листьев по широкой дороге неба.
«Мы бежим, мы бежим…»
Большой и красивый сад не похож на их старый парк, В их парке деревья такие толстые, что их не обхватить; тем больше травы и тени. Но и здесь, и по этим дорогам гуляют больные в знакомых Саше халатах, пижамах. Разнообразие походок, знакомая напряженность спин…
Прижавшись щекой к воротам, Саша вздохнул и перевел дух.
Пахло осенью. Этот острый запах Заставил его зажмуриться, Листья еще не были тронуты желтизной и багрянцем, к все же от земли тянуло не летом, нет… Этот запах что-то напомнил Саше… осень там у него; на родине!
Вместе с тонким и острым осенним запахом шагнули к нему другие: запах булок и кренделей из открывшейся двери гостиницы. Шествие запахов, а за ним — шествие дней, часов, целой жизни…
И вдруг Саша увидел группу врачей — их было не мудрено узнать по белым халатам.
Он может быть среди них!
Сердце у Саши заколотилось. Оно колотилось до того сильно, что на минуту Саша будто ослеп, Весь мир вокруг словно бы сотрясался ударами его сердца… Не понимая что делает, Саше вдруг подался вперед. Он чуть слышно сказал:
— Александр Александрович!
Тучный человек, возглавлявший шествие, вздрогнул и оглянулся.
— Александр Александрович, — набирая дыхание, повторил Саша.
Пытаясь определить направление голоса, старый врач повернулся лицом к ограде. Из-под кустистых броней блеснули два поразивших Сашу голубых глаза, почти совершенно круглых. От возраста они не утратили своей периода мной голубизны.
Отец!.. Вчерашний человек с грушам.
И вечером Саша явился к отцу домой.
Дверь ему открыла девушка лет двадцати. У нее были косы, как когда-то у Ани, только косы у девушки темные и, несмотря на знойный день, она почему-то куталась в красивую стеганую кацанейку.
— Мне нужен Александр Александрович Бабич, — выдохнул Саша.
— Он вам назначил? — спросила девушка. И вдруг улыбнулась в ответ на его напряженно-пристальный взгляд. Зубы у нее были кривоватые, очень белые. Рот дерзкий.
Кто она?.. Кем приходятся мне?
Саша неотрывно смотрел на девушку. Сердце у него колотилось. Он тут же решил про себя, что начал терять достоинство.
— Не назначил. Но я должен кое-что— Совершенно личное. Я… я не местный. Я из Литвы.
И он с нелепейшим выражением высокомерия зачем-то назвал свой город.
— Папка! — крикнула девушка, — Пап, к тебе больной!
Не дожидаясь ответа, она отвернулась и будто исчезла— ушла а свой мир счастливой уверенности, оставила Сашу совсем одного в передней.
«Сестра?!»
Из комнаты, расположенной справа, вышел сердитый Бабич.
— Вы ко мне? — спросил он, глядя на Сашу из-под бровей.
Взгляд его словно отсутствовал — это был взгляд сосредоточенного на чем-то своем пожилого — нет, старого! — слегка раздраженного человека: суровый, серьезный, холодноватый.
«Отец!»
— Я к нам, — сказал Саша, совершенно вдруг оробев. — Я по личному… По совершенно личному делу.
— Все это прекрасно и хорошо, — отвечал врач, — по почему вы не предупредили хотя бы но телефону. Кто вам сообщил мой адрес?
— Справочная.
— Вы энергичны, однако!
Что-то в Саше кричало, плакало, что-то рвалось навстречу этому чужому, этому тучному человеку… Саша сопротивлялся. Он понимал: нужно взять себя в руки. И вдруг почувствовал, что под взглядом остров наблюдательных глаз Бабича (профессиональный взгляд психиатра, ждущего от него, от Саши, нарушения каких-либо норм) движении его разлаживаются. Он сделал робкий (дурацкий!) шажок вперед и а нерешительности остановился.