К утру становилось легче. Солнечные лучи кропили комнату золотом, словно утверждая вечность жизни. Повеселев, Сунь звал Цин-лин. Пристроившись в подушках, пытался шутить:
— Достала бы ты мне настойки из порошка белой яшмы. Все дело в этом чудодейственном напитке. Как, разве ты забыла старую даосскую легенду? Помнишь, моя дорогая, моя любимая Цин-лин, человек, принявший порошок из белой яшмы, обретает бессмертие. Ну перестань же плакать, Цин-лин. Дай время, мы с тобой отправимся на острова Белой Цапли, что в заводях Янцзы, неподалеку от Нанкина. И быть может, нам повезет — мы увидим, как… Помоги-ка мне!
— …Как белый заяц толчет в ступе порошок для эликсира бессмертия… — подсказывала она и даже пыталась улыбнуться.
Приходил Ван Цзин-вэй, лощеный, самодовольный. От него пахло дорогим одеколоном и сигарами. Приводил с собой свою жену. По ее лицу было видно, что она ужасно боится «подцепить заразу», и однажды Сунь Ят-сен вполне серьезно заметил, что присутствие супруги Вана, особы субтильной и чувствительной, в одной комнате с тяжелобольным отнюдь не безопасно. С тех пор она дожидалась мужа за дверью.
Вана сменял Сунь Фо. Месяца два назад он увлекся дочерью одного англичанина и теперь мечтал избавиться от жены. Такое случалось с сыном почти каждый месяц. Только об этом и говорил, появляясь у отца, пока Сунь решительно не пресек эту болтовню. Сунь Фо! Сытый, самоуверенный, с напомаженной и завитой шевелюрой, с манерами карточного шулера. И это его сын? Его плоть и кровь? Последнее время в голосе Сунь Фо часто прорывались повелительные нотки. Еще бы! Теперь он богач. Удачные спекуляции на бирже принесли ему несметное состояние. На Юге Сунь Фо скупил огромное количество земли и превратился в одного из крупнейших помещиков Китая. И дружбу водит с такими, как братья Ху. А Ляо Чжун-кая и других, по- настоящему близких отцу людей, ненавидит, хоть и тщательно маскирует свою неприязнь фальшивыми улыбками да приторно любезными фразами. Сунь уверен — сыновних чувств Сунь Фо к нему не питает. Да и что здесь, собственно, удивительного? Они были далеки. Сунь Фо до сих пор с обидой вспоминает, как в период подготовки к первому съезду Гоминьдана отец решительно вычеркнул имя сына из списков членов временного ЦИКа Гоминьдана. «Пусть это место останется для того, — заявил Сунь Ят-сен, — кто действительно намерен работать!»
Но все-таки Сунь Фо льстила слава быть сыном Отца республики. Это был уже не тот юный Сунь Фо, который некогда помышлял о деньгах из партийной кассы. Приходя, он с удовольствием выкладывая новости: низложенный император Пу И находится под охраной японских жандармов. С их помощью он покинул Пекин и перебрался в Тяньцзин — поближе к Японии, а на жительство устроился на территории японской концессии, в доме маньчжура Чжан Бяо, бывшего начальника военного гарнизона в Учане. Во время Учанского восстания Чжан бежал в Тяньцзин, там он приобрел огромный роскошный особняк. Теперь Чжан Бяо, выражая свою преданность императору, ежедневно подметает двор под его окнами… Что же еще? Ах да, Дуань Ци-жуй не поладил с прямолинейным генералом Фэн Юй-сяном и вынудил его покинуть город. Зато он легко нашел общий язык с другим генералом, милитаристом Чжан Цзо-линем, и впустил его армию в столицу. Судя по всему, созыв Национального собрания откладывается на неопределенное время…
Сунь Фо рассказывал также, что бюллетень о состоянии здоровья Сунь Ят-сена публикуется ежедневно, канцелярия правительства завалена телеграммами на его имя, даже не успевают разбирать остальную почту. Возле дома, в переулке, люди простаивают часами в надежде узнать утешительные новости. Многие сидят у ворот прямо на земле. Тут же на кострах готовят еду.
Но, несмотря на, казалось, вполне искреннее сочувствие сына, Сунь видел в нем холодного и равнодушного человека, которому чужды настоящие чувства. Иногда невинная фраза или его прикосновение приводили Суня в такое раздражение, что на лице его проступали багровые пятна. Заметив это, Цин-лин легонько брала Сунь Фо за руку и тянула к двери. Он притворно вздыхал и удалялся на цыпочках, стиснув губы и покачивая головой. Но не проходило и двух часов, как он возвращался и снова начинал говорить, словно торопился, что не успеет всего высказать.
Одним из любимых гостей здесь был Бородин. Его появление отрадно действовало на Суня. Жена Бородина немедленно брала управление домом в свои руки: вела уставшую Цин-лин в столовую, властно приказывала ей выпить чаю или отдохнуть на огромном кожаном диване. Заботливо укутывала ее теплым платком, подсовывала под голову подушку…