В знак благодарности Сунь приложил руку к сердцу. Хотя, в сущности, адвокат ему ни к чему, — еще по дороге сюда Сунь узнал, что цины приговорили к смерти всех активных участников восстания, в том числе Сунь Ят-сена, Чжэн Ши-ляна и Чэнь Шао-бо. Шестнадцать деятелей Союза, приговоренные к смертной казни, лишались права появляться в Гонконге, «коронной колонии ее величества», а если они будут обнаружены за границей, их отправят в Китай для исполнения приговора. Теперь Суню оставалось одно — исчезнуть.
Глава четвертая
ЗА ОКЕАН
— Доктор, вы опять на Гавайях? Если об этом пронюхают цины, вам несдобровать…
— Прошу вас, доктор, увольте меня от участия в ваших авантюрах, у меня в Китае старики родители…
— Нет, нет, доктор. Хватит, и так вылетели наши денежки в трубу…
Сунь укладывал вещи в бамбуковую корзину. Сначала бумаги, сверху — рубашки, синий вышитый пояс, подарок матери, туфли… Вещей было немного. Заглядевшись на широкий язычок пламени, который спокойно светил из-под матового абажура, он задумался. Времени прошло не так много, а сколько событий, сколько потерь, несбывшихся ожиданий… Трагически погиб адмирал Чэн — он получил шестьсот палочных ударов. В Шаньтоу четверо обезглавлены, а сколько расстреляно… Что-что, а убивать, придумывать изощренные пытки китайские правители научились! Нет больше Хао-дуна. Так и не удалось его вызволить — цины отрубили ему голову. Перед смертью Лу написал: «Сегодня нас постигла неудача… Но скоро нас будет так много, что перебить нас будет невозможно». Однако подняться вновь оказывается не так легко. Патриотизм почтенных купцов и чиновников, прежде охотно посещавших собрания Союза возрождения и даже состоявших в его рядах, жертвовавших деньги на нужды Союза, испарился молниеносно. Торговцы скотом и рисом, банковские служащие, владельцы гостиниц не хотят больше рисковать. Да, первая неудача принесла многим разочарование.
Союз на Гавайях восстановить не удается. Всюду Сунь наталкивается на стену страха. Вчера брат, Сунь А-мэй, сказал ему:
— В «Чайна мэйл» появилась заметка о твоем бегстве в Японию. Как видно, цины тебя не скоро забудут.
— Я думаю, — неопределенно ответил Сунь, пытаясь понять, куда клонит брат.
— Тогда, может, и в самом деле тебе стоит поехать в Америку?
— Спасибо, А-мэй, — растрогался Сунь. Ведь согласие брата на поездку означало, что он позаботится о семье Суня. Он не догадывался, что Сунь А-мэю было теперь гораздо удобнее, чтобы его мятежный брат оказался отсюда подальше — игра-то проиграна!
— Я надеюсь, что эмигранты не останутся глухи, когда я расскажу им о наших страданиях и надеждах, — с жаром воскликнул Сунь. — Они поддержат нас в организации нового восстания. Говорят, что четыреста миллионов китайцев — это масса ничем не скрепленных песчинок. Но это неправда! Наш народ не таков! Нас всех объединяет горячая любовь к родине и страстное желание видеть ее счастливой.
— Да-да, — равнодушно согласился А-мэй. — Я знаю, что касса Союза пуста. И раз вопрос решен, я одолжу тебе немного денег и адрес дам на всякий случай. В Сан-Франциско, в китайской колонии, разыщешь купца Цзян Сяна, я напишу ему письмо.
Сунь А-мэй вышел, потому что в комнату заглянула Лю. Со времени отъезда Лю из Аомыня Вэнь видел ее всего несколько раз, и вот теперь опять предстояла разлука, которая затянется неизвестно насколько. Но Лю, как видно, это не огорчало, хотя отъезд Суня, конечно, вызвал ее неудовольствие. А в общем-то, теперь она с определенностью могла признать, что ее замужество не удалось. Вэнь оказался пустым, никчемным человеком, у которого на уме только какие-то подозрительные товарищи и дела, о которых даже опасно говорить. Лю мечтала, что муж станет доктором, всеми уважаемым человеком. По вечерам они будут принимать гостей или прогуливаться в экипаже, она — в розовом европейском платье, он — в черном костюме с галстуком. И вместо этого — вечные скитания, жизнь на содержании шурина не то вдовой, не то женой государственного преступника!
— Может, Америка отрезвит тебя немного, муж! — язвительно произнесла Лю, входя в комнату. — Хотя вряд ли… Никто тебе не дорог — ни жена, ни дети!
«Это неправда, — подумал про себя Сунь, но не стал спорить. — Детей я очень люблю, особенно Сунь Фо, первенца». Но разве Лю объяснишь, почему он не живет «как все». То, что является делом его жизни, для нее лишь безумие. Лю демонстративно вышла из комнаты, тихо прикрыв дверь.
Сунь уложил вещи и захлопнул крышку корзины. Из коридора донеслось легкое шарканье ног в матерчатых туфлях, а через минуту раздался стук в дверь.