— Не стоит прогонять тигра, чтобы впустить в дом волка, — угрюмо буркнул Хуан Син, подходя к столу и накладывая себе полную тарелку соленой редьки.
— Это Юань Ши-кай тигр? Он всего-навсего жалкий шакал, — презрительно засмеялся Сунь Ят-сен. — Он сам отворит двери, чтобы впустить более сильного хищника.
Ему никто не ответил. Молчание нарушалось лишь постукиванием деревянных палочек. Внезапно погасла лампа. Теперь это случалось часто — японцы экономили на всем. Пока Сунь зажигал плошку с китовым жиром, настенные часы гулко пробили одиннадцать раз.
— Ну мне пора, — поднялся Миядзаки, — дома жена волнуется, когда меня долго нет. Никак не привыкнет к моим частым отлучкам. Лучше бы ей уехать на Кюсю, в наше поместье. Жизнь в деревне тише и спокойнее, а главное — намного дешевле.
За дверью Миядзаки долго не мог попасть ногами в свои туфли. Потом захрустел гравий под деревянными подошвами, скрипнула калитка.
— Послушай, Хуан Син, — произнес Сунь, сдерживая ярость. Он зашагал взад и вперед по скользкой циновке — Юань Ши-кай, эта продажная шкура, непременно пойдет на сговор с японцами. Мы должны помешать ему продать независимость Китая! Возбудить общественное мнение! Начать с тех провинций, где позиции его никогда не были прочны. А нам… нам следует вернуться на родину, и как можно скорее.
Хуан Син поднял голову и внимательно посмотрел на Суня. От колеблющегося света лицо его казалось суровым.
— И все-таки Юань Ши-кай — патриот, — произнес он, хотя и без былой уверенности.
— Прежде всего патриот собственного благополучия, — резко отпарировал Сунь, чувствуя, как в нем пробуждается неприязнь к Хуан Силу за его упорное нежелание видеть в Юане того, кем он был в действительности — авантюриста и изменника. Подобная близорукость стоила первой Китайской республике гибели. — Помяни мое слово, Хуан Син, не успеем мы оглянуться, как этот негодяй распродаст Китай оптом и в розницу. Нет, наши позиции останутся прежними — никакой поддержки генералу-предателю. Да здравствует республика, свободная и независимая от империалистов!
Хуан Син поднялся. Одна рука его была заложена за полу длинного хаори, другой он нервно тер гладкий подбородок. Его взгляд поразил Суня своей строгой холодностью.
— Помните, сяньшэн, не так давно в английской прессе промелькнуло сообщение о том, что вы якобы предлагали японцам ваять концессии в Китае на весьма выгодных для них условиях? Убежден, что все это — выдумка досужих писак. Однако не кажется ли вам, сяньшэн, — Хуан Син выдержал долгую паузу, словно колеблясь, говорить или нет, — что теперь можно было бы пойти на сделку, подсказанную прессой. Это бескровное решение вопроса — и японцы предпочтут вас Юань Ши-каю!
— Как просто у тебя все получается, Хуан Син! — Сунь Ят-сен развел руками. — Но ведь, как ты говоришь, если мы впустим в дом волка, Китаю придется забыть о своем суверенитете. — Сунь устало опустился на узкий длинный диванчик.
— Японцев мы выдворим, когда придем к власти.
— Припомни-ка, во времена Южной республики удалось нам изгнать из Нанкина, Шанхая или Гуанчжоу хоть одного иностранца? Нет, Хуан Син, твое предложение означает сунуть голову в петлю.
Кто-то тихо постучал в дверь и следом просунулась голова Миядзаки Торадзо.
— Это я вернулся.
Японец был явно взволнован.
— Вчера наш посланник в Пекине граф Хиоки Эки вручил Юань Ши-каю последний ультиматум и тот подписал «Двадцать одно требование». Не удивляйтесь, господа, что я сообщаю вам об этом — через несколько часов это уже перестанет быть тайной.
В комнате наступила тишина, только тихо потрескивали в жаровне догоравшие угли. Угасая, они подергивались мертвенно- серым пеплом.
— Я хочу попрощаться, — нарушил молчание Торадзо. — Послезавтра я уезжаю в Китай, и не знаю, когда мы снова увидимся с вами, господа.
В Пекине Миядзаки Торадзо поселился в скромной гостинице одного из отдаленных районов. Агент тайной полиции, закрепленный за гостиницей (Юань Ши-кай лично отдал приказ полицейскому управлению вести слежку за каждым прибывшим японцем), подвергнув багаж Миядзаки досмотру, остался недоволен. Ничего путного! В полупустом портпледе несколько смен белья да две пары домашних тапочек! В особом журнале ближайшего полицейского участка появилась запись: «Миядзаки Торадзо, японец, женат, имеет сына, постоянно проживает в Токио, по наведенным справкам — политический деятель б. оф.». «Б. оф.» означало — без официального поста, что было особенно подозрительно, и не только в глазах пекинской полиции. Впрочем, японец вел себя вполне лояльно. Вставал поздно, возвращался до закрытия парадного входа. Затем он съездил к нескольким знакомым, где и провел вечера. На вопросы, которые ему задавали, отвечал неопределенно. И только один раз сказал, что хочет навестить Лян Ци-чао, старого знакомого по Токио. Впрочем, это подозрений не вызывало. «Первоклассный талант», таким официальным титулом пожаловал Ляна Юань Ши-кай, был у президента в фаворе. Это наталкивало на мысль, что визит Миядзаки к Лян Ци-чао преследовал цель сообщить китайскому правительству нечто такое, что не подлежало прохождению по официальным каналам. Такие сведения о вновь прибывшем японце были доложены Юань Ши-каю.