Они встретились очень скоро, в начале августа, у ворот его дома. Все это время он находился в состоянии приподнятой взволнованности и предвкушения чуда.
Он услышал дверной колокольчик, но открывать не пошел — друзья настаивали, чтобы он сам двери не открывал, когда бывал один в доме. Услышав второй, третий настойчивые звонки, Сунь заколебался. Он подошел к калитке и резко распахнул ее. На него в упор смотрели девичьи глаза.
— Извините, видите ли, я… — смущенно пробормотала девушка, не отводя, однако, взгляда.
— Здравствуйте, мисс Сун, — он вдруг заметил, что зеленый китайский халат, который он носил дома, надет наизнанку. «Предзнаменование неотвратимых перемен… Еще немного, и я начну верить в приметы», — усмехнулся Сунь про себя.
— Что же мы стоим? Входите, прошу вас, мисс Сун.
Она пошла по узкой дорожке впереди него к дому. Он смотрел на тоненькую легкую фигурку, одетую в строгий серый костюм. Серая шляпка с маленькими полями и букетиком искусственных фиалок украшала ее голову. Переступив порог, Цин-лин остановилась и, бросив на Суня быстрый горячий взгляд, произнесла:
— А я к вам по делу. Сестра мне сказала, что место секретаря для связи у вас до сих нор вакантно. Я думаю, будет справедливо, если оно перейдет ко мне… — Сун Цин-лин улыбнулась, — по наследству.
— И вы не боитесь?
— Чего?
— Да всего того, что вас ждет в этом случае. Я — эмигрант, живу на полулегальном положении. И вообще вся моя деятельность связана с огромным риском. Подумайте хорошенько.
Не слушая сбивчивых возражений, он провел ее в крошечную приемную, отгороженную от основной комнаты узким шкафом и циновкой, и скрылся в нише, чтобы приготовить прохладительный напиток.
Цин-лин осмотрелась. Очевидно, приемная одновременно служит и гостиной. Посреди комнаты стоял круглый стол, очень низкий, застланный чистой скатертью и окруженный черными стульями. Это была дань Европе. Вдоль стен тянулись ниши. Обычно японцы держат в них посуду, цветы, постельные принадлежности; здесь их заполняли книги по истории, искусству, медицине. Над одной из ниш висели две картинки, пришпиленные к стене канцелярскими кнопками. Одна — с видом Фудзиямы, другая изображала фигурку мальчика. Мальчик стоит на речном берегу и сосредоточенно смотрит, как пенятся глубокие воды. В картинке чувствовалась скрытая сила. Очевидно, художник обладал незаурядным талантом и явно принадлежал к китайской школе.
— Вам нравится? — раздался за спиной Цин-лин голос Суня.
— Очень! А кто художник?
— Это очень старая история, мисс Сун. Когда-нибудь я расскажу ее вам. Она со мной всю жизнь, эта картина. А написал ее мой самый первый настоящий друг и соратник. Звали его Лу Хао-дун. Он попался в руки цинов во время нашего первого неудавшегося восстания.
— Я знаю…
— Его казнили.
— Простите, я не подумала, вам, наверное, больно вспоминать.
Он прижал руку к сердцу.
— Вспоминать! Я никогда этого не забываю, оно здесь, во мне!
Женитьба Сунь Ят-сена на своем секретаре Сун Цин-лин прошла почти незамеченной — об этом знали лишь самые близкие друзья. Впервые в жизни Сунь почувствовал себя по-настоящему счастливым — рядом с ним была женщина, прекрасная своей молодостью, энергией, преданная делу, которому он посвятил себя. Теперь у Суня был свой дом, куда он возвращался после трудного дня, дом, где собирались его друзья и единомышленники, где ждала его Цин-лин, жена, любимая.
Однажды, разбирая вечернюю почту, Сунь протянул Цин-лин письмо, адрес на конверте был написан рукой Чарльза Суна.
— Что пишут из дому? — полюбопытствовал он, когда Цин-лин свернула письмо и вложила обратно в конверт. Цин-лин ответила не сразу. Письмо огорчило ее: отец не одобрял замужество своей средней дочери. Он считал себя добрым христианином и не признавал брака, не освященного церковью.
— Отец пишет мне, что недоволен, — осторожно начала она, не зная, как Сунь отнесется к этому известию. — Он хочет, чтобы гражданский брак был закреплен венчанием.
Вот оно что! Ну что же, этого следовало ожидать, хотя, по мнению Сунь Ят-сена, господин Сун сделался поборником Христа скорее из чувства признательности, нежели по велению души. Когда-то подростком он пробрался на пароход, следовавший в Сан-Франциско. Капитан пожалел мальчишку и взял его под свое покровительство: окрестив Суна и дав ему свое имя — Чарльз, он довез его до Америки. Позднее религия стала бизнесом в руках предприимчивого Чарльза Суна. В Гонконге он завел торговлю необычным товаром — библией. Дела шли успешно: в Китае тогда, как грибы после дождя, плодились всевозможные миссионерские школы, спрос на религиозные издания шел в гору. Естественно, нецерковный брак дочери мог причинить ущерб престижу отца.