Эта великая задача, понимаемая нами как установление всеобщего мира в результате всеобщего братства трудящихся классов этих наций, была основой всей деятельности Рабоче-Крестьянского Правительства с момента, когда власть перешла из рук буржуазного правительства в руки народа. Эта наша программа выражена в Декрете о мире, который, уважаемый Учитель, известен Вам, и она повторена в нашей декларации относительно народов Востока, зачитанной на Пятом Всероссийском Съезде Советов.
Мы тоже, как и Вы сами, сталкиваемся с беспримерными трудностями на нашем пути. Окруженные стальным кольцом штыков империалистических правительств, наемников буржуазии — чехословацких орд и русской буржуазии, стремящихся восстановить монархию в России, мы отрезаны от наших друзей, южнокитайского пролетариата. В течение двух месяцев связь с Вами была прервана. На Дальнем Востоке распространяются лживые слухи нашими общими врагами через прессу, развращенную банками и капиталистами, слухи, цель которых — скрыть от китайского народа правду, что Рабоче-Крестьянское Правительство живет и ведет мощную и неустанную борьбу, теперь, как и прежде, неся знамя победы пролетариата над мировой буржуазией и европейскими ворами и грабителями.
Наша участь горька и борьба неравная. В этот час испытания, когда империалистические правительства протягивают свои жадные руки с востока и с запада, с севера и с юга, чтобы сокрушить Русскую революцию и отнять у русских крестьян и рабочих то, что они завоевали для себя такой революцией, какую мир никогда раньше не видел, когда к этим грабителям готово присоединиться правительство Пекина, созданное там иностранными банкирами, — в этот момент русские трудящиеся классы обращаются к их китайским братьям и призывают их к совместной борьбе.
Ибо наш успех есть ваш успех, наше уничтожение есть ваше уничтожение.
Сомкнем теснее наши ряды в великой борьбе за общие интересы пролетариата всего мира. Да здравствует трудящийся китайский крестьянин. Да здравствует китайский рабочий. Да здравствует союз между русским и китайским пролетариатами.
С нашими самыми искренними пожеланиями счастья и процветания китайским трудящимся классам и их уважаемому Учителю, д-ру Сунь Ят-сену,
Г. Чичерин,
Народный Комиссар
Иностранных Дел Российской Федеративной
и Социалистической Республики Советов».
— Ну вот мы и дождались ответа, Ляо Чжун-кай, — широко улыбнулся Сунь. — Но обрати внимание на дату, Ляо. Первого августа 1918 года. А сейчас апрель девятнадцатого. Письмо было написано девять месяцев назад. Долго идут вести из Москвы.
— Да ведь и наша телеграмма учителю Ленину шла долго. Окольным путем, ничего не поделаешь.
— Эх, нам бы мощную радиостанцию, — мечтательно произнес Сунь, — тогда мы непременно попытались бы установить с Москвой прямую связь. Не как я рад, Ляо, как рад этой московской весточке. Русские нас поддерживают!
Ляо ушел, и Сунь Ят-сен снова взял письмо. Господин Чичерин в заключение шлет пожелание счастья и процветания китайским трудящимся массам и их уважаемому Учителю доктору Сунь Ят-сену.
— Чичерин — Цзи Цзе-линь, — произнес Сунь фамилию советского наркома на китайский лад.
Это имя было ему знакомо. Весь день он пытался вспомнить, где и при каких обстоятельствах впервые слышал его. Поздно вечером, перед сном Сунь вышел во внутренний дворик. От земли, разогретой апрельским солнцем, шло тепло, возбуждающе остро пахло молодой зеленью, первыми весенними цветами. Здесь, в тишине, Сунь опустился в шезлонг и стал вспоминать. В далеком 1905 году, возвращаясь на родину через Францию, трое суток прождал он в Марселе рейсовый пароход — в порту бастовали докеры и грузчики. Все эти дни он оставался в номере: к нему приходили китайские эмигранты, искавшие во Франции лучшей доли.
Они приходили небольшими группами и оставались до поздней ночи, слушая Суня, В их улыбках сквозило недоверие — неужто и впрямь на родине совершилась революция и недалек тот час, когда родина, отвергнувшая своих сыновей, снова примет их в свои объятия.
Вечером под окнами гостиницы кто-то подолгу играл на мандолине и женский голос пел всегда одну и ту же песню.
Сунь не различал слов, но мелодия была печальна. Когда все расходились, Сунь тоже выходил подышать прохладой. Он бродил улочками и пытался себе представить, как когда-то по этой древней мостовой маршировали волонтеры марсельского батальона перед отправкой на штурм Тюильри. Этот марсельский гимн звучал потом на баррикадах Парижской коммуны, а впоследствии стал гимном Французской республики. «Как далеко вперед ушла Европа, — думал он тогда, — буржуазная революция для них уже прошлое, а Китай едва приступает к этой задаче».